Он снова бросился на Алексу, но та скользнула вверх по искореженной, покосившейся лестнице. Внезапно на нее обрушился порыв сквозняка, и она увидела солнечный свет. Впереди, в конце кривого коридора, заполненного парящими обломками, в стене виднелась двухметровая дыра.
Моррисон, перебирая руками, тоже взбирался по лестнице с алмазным осколком в зубах. Лицо его было в крови, и в обломке отражались кровавые дыры от выбитых зубов. Перехватив импровизированный нож рукой, он украдкой бросил быстрый взгляд на прореху в стене здания.
– В чем дело? Ты боишься… со мной… схватиться?
Она помотала головой:
– Мне незачем. Кое-что ты, Моррисон, наверное, никогда не поймешь:
– Эта технология… она уйдет со мной… и с этой башней… в небытие.
– Похоже на то.
Старик тяжело дышал: на такой высоте это давалось ему все труднее и труднее.
– Все кончено, Моррисон. Сдавайся, и я спущу тебя на землю.
Он хватал ртом воздух:
– Мать твою… Как, чтоб тебя… ты можешь… дышать?
– Емкость моих легких втрое выше, чем у тебя, и за каждый вдох у меня вырабатывается на двадцать процентов кислорода больше, чем у тебя.
– Проклятая тварь.
Алекса наблюдала, как он цепляется за перила искореженной лестницы. Смотрела на его обветренное лицо и испещренное шрамами тело, вокруг которого болтались лохмотья униформы.
– Почему ты никогда не проходил процедуры клеточного обновления, Моррисон? Почему позволил себе дряхлеть?
Он засыпал на глазах.
– Есть такая штука… благородное старение.
Вопреки желанию, Алекса рассмеялась. Дисплей на визоре сообщил, что они уже находятся на высоте двадцати восьми тысяч футов. Моррисон постучал осколком по перилам:
– Разрушение… мой единственный недостаток.