– Что, заинтересовался моей коллекцией? – Разглядывая висящие на стене стволы, я даже и не заметил, как сквозь занавешенный тяжелой бордовой портьерой дверной проем в кабинет зашел его хозяин. – Это не просто оружие, оно принадлежало моим самым лучшим, самым опасным и дерзким врагам. Я, знаешь ли, немного тщеславен, люблю иногда вспомнить былые победы. Будь уверен, твой автомат займет – на этой стене достойное место.

Потом полковник что-то говорит по-турецки, и один из конвоиров снимает с меня «браслеты», а когда я начинаю растирать отекшие кисти рук, жестом указывает мне на стоящий посреди кабинета стул. Что ж, присядем, если предлагают.

Если бы меня попросили коротко описать внешность полковника, я сказал бы: скользкий мерзкий тип. Хотя, если уж совсем откровенно, неприятной его внешность вовсе не была, скорее полковник был похож на актера Омара Шарифа в возрасте лет сорока пяти – пятидесяти: смуглое, с правильными чертами лицо, черные глаза, густые брови, ухоженные усы с проседью. Такие вот восточные красавцы часто женщинам нравятся, но лично у меня почему-то ассоциируются с сутенерами. Не знаю, наверное, просто не люблю таких вот лощеных типов, этаких манерных и приторно-утонченных. Тоже мне, аристократия, блин! С помойки…

– Ну, здравствуй-здравствуй, мой юный друг, – в отличие от мамелюков, с их вполне обычным южнорусским говором, полковник говорит с чуть заметным, но необычным акцентом. – Много о тебе слышал, уже и не надеялся встретиться, тут – такой сюрприз. Я – полковник турецкой армии Атмаджа Кылыч. Можешь звать меня Атмаджа-эфенди.

– Спасибо, обойдусь без этой высокой чести.

– Ай, как невежливо, – осуждающе качает головой турок. – Впрочем, отлично тебя понимаю, профессионал такого уровня, и вдруг глупо попадается, как мальчишка, полезший за алычой в соседский сад… Согласен, обидно. Да, и еще, ты все еще жив по одной-единственной причине – потому что мне интересен. Напомнил ты мне меня самого в молодости, вот и захотелось на тебя посмотреть. Но если будешь вот так вот хамить – интерес пропадет. Последствия для тебя – очевидны. Так что пыл свой поумерь. Представиться не желаешь?

– А зачем? Все мои вещи все равно у вас, удостоверение в том числе. Читайте на здоровье.

– Да я и без удостоверения про тебя, юноша, все знаю.

У меня в душе заворошились нехорошие предчувствия. Это что же именно он имеет в виду под словом «все»? Неужели «кроты» в Червленной и Ханкале докопались до истории моего появления на Терском фронте? Нет, быть не может!

– А не слишком ли самоуверенно? Прямо-таки все? Сильно сомневаюсь!