– Если ты, наставник, или любой шарум хоть пальцем тронете моего мужа, то проведете вечность в ожидании у Небесных врат.

Глаза Каваля расширились. Он уткнулся лбом в пол, хотя на лице его по-прежнему читалась ярость.

Аманвах повернулась к Рожеру:

– А ты, мой муж, впредь никогда не споешь эту песню.

Рожеру не понадобилось браться за медальон, чтобы обрести силы. С избытком хватило острого негодования. Никто не смеет ему указывать, что петь, а чего не петь.

– Провалиться мне в Недра, если не спою! Я не праведник. Не мне учить народ, во что ему верить. Я лишь рассказываю истории, и обе – чистая правда.

На лбу Аманвах заиграла жилка, выдала гнев, который не затронул глаз. Она кивнула:

– Тогда об этом узнает отец. Каваль, выбери самого крепкого, самого быстрого даль’шарума. Я напишу письмо, которое нужно передать лично шар’дама ка, и никому другому. Вели даль’шаруму взять двух лошадей и не убивать алагай, кроме тех, что станут препятствием на пути. Скажи, что от его расторопности может зависеть Шарак Ка.

Каваль кивнул и поднялся на ноги, готовый выполнять, но перед ним выросла Лиша. Скрестила на груди руки.

– Ему не удастся, – предупредила она.

– Что? – не поняла Аманвах.

– Я отравила твоих шарумов кое-чем таким, что действует намного дольше слабого противоядия, которое я добавила в похлебку. До ваших – несколько дней пути, и твой человек не протянет и половины.

Аманвах надолго приковала взгляд к Лише, и Рожер задался вопросом, честное ли это слово. Лиша способна на многое, но отравить? Невозможно.

Аманвах прищурилась:

– Каваль! Делай, как сказано.

– Я не блефую, – предостерегла Лиша.

– Нет, – согласилась Аманвах. – Я и не считаю, что блефуешь.

– Но все равно пошлешь гонца на верную смерть?

– Это ты обрекла его на гибель. А я делаю то, что должна, ради защиты его братьев в Даре Эверама. Я брошу кости и приготовлю травы, но если ты его действительно отравила, а я не отгадаю лекарства, он прославится как мученик и его душа перевесит твою на суде Создателя в конце одинокого пути.

– Никто из нас не предстанет чистым, – резонно заметила Лиша.