Все это воспринималось до боли знакомым, тогда как неуютное чувство усиливалось. Крики бродячих торговцев, исполненные преувеличений и откровенной лжи; мычание и вонь скота вкупе с запахом приготовляемой пищи – мяса и специй, – который наполнил его рот слюной, а продавцы тем временем выкладывали все, что может пожелать покупатель, и многое из того, о чем тот даже не слыхивал.

Он полюбил Великий красийский базар, и ему чудилось, что целая жизнь прошла с тех пор, как он бродил по его лабиринту.

«Но ты не в Красии», – напомнил он себе, обнаруживая отличия, когда впитал знакомое. Вот стайка даль’тинг, а за ними – райзонцы, нагруженные их покупками, как рабы. Вот две райзонки, идут под палящим солнцем, закутанные в цветастые покрывала. Торговцы там и тут выкрикивают свои товары не только на родном, но и на ломаном тесийском или красийском языках, и то же самое – покупатели. Уже формируется пиджин, где слова из обоих сплавляются с жестами, – во многом он напоминает торговое наречие северных вестников, которым те пользовались при посещении Копья Пустыни. Арлен понимал его безотчетно.

Неспешно прошествовал дама, взирая на суету. На поясе, всегда под рукой – «хвост алагай». Торговцы и покупатели наградили его одинаково нервными взглядами и постарались обойти стороной, но Арлен был в черном и просто кивнул, на что дама небрежно ответил и вернулся к инспекции. Арлен не усомнился, что плетку скоро пустят в ход – хотя бы в назидание остальным.

«Такого не должно было произойти».

Аббан не шевельнулся, когда в его контору вошел даль’шарум. Только один его человек носил черное, и Аббану незачем смотреть выше щиколотки, чтобы узнать наставника, запятнай тот своим появлением его порог, – событие, небывалое на базаре. Керан презирал это место.

– Тебя не звали, воин, – буркнул он, окунул в чернильницу электрумное перо и продолжил писать в счетной книге.

Шарум не ответил и притворил за собой дверь. Аббан увидел, как позади него возникли ноги двух ха’шарумов-дозорных. Они бесшумно ступали по мягкому ковру; один держал короткую металлическую дубинку, другой – гарроту. Когда они приготовились к броску, Аббан наконец соизволил поднять глаза. Ему очень нравилось наблюдать, как окупаются его вложения.

Его дозорные из разных племен: Нанджи и Кревах. В любом другом месте эти двое не ужились бы в одном помещении без взаимного кровопролития.

Но в сотне Аббана племена не имели значения. Племенем был он сам. Иногда он гадал, сохранится ли через три тысячи лет после Ахмана племя Хаман. Разве Нанджи и Кревах не служили когда-то Каджи?