— Ложа! — зло прохрипел он, задыхаясь.

Стража невозмутимо расступилась.

Мы прошли за Оливье и полезли еще выше. Когда мы добрались до нашей трибуны, я тяжело дышал и с трудом передвигался. Хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошел до края сидений, и рухнул в ближайшее. Мы, с облегчением расселись рядом с ним.

— Потрясающий обзор. Отсюда видна вся трасса. — обрадовался архивариус.

Он не устал, он же гомункул. У меня, в отличие от него, до сих пор не восстановилось дыхание, и его оптимизма я не разделял. Отвалившись на сиденье, я глубоко втягивал воздух и шумно выдувал обратно.

— Удачный выбор, все побоище, как на ладони! — продолжал восхищаться архивариус.

Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он сидел откинувшись назад, запрокинув голову на спинку сиденья. По его раскрасневшемуся лицу стекал пот. Он шипел, сквозь зубы, проклиная Сыча и его высокую ложу.

— Отомстил, Сычара. — бормотал он.

Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Наш балкон выступал над остальными трибунами, нависая над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Расстояние метров семь. Так, что скорее всего, он разобьется не успев даже пикнуть.

— Дождись начала гонок. — разгадав мои мысли, подсказал голем.

Я кивнул. Естественно, не сейчас. Не стоит торопиться. Я сел обратно на сиденье. Снова взглянув на хранителя вкуса. Оливье перестал задыхаться и, подперев руками подбородок, глубокомысленно смотрел перед собой. Почувствовав мой взгляд, он повернулся.

— Неловко получилось. — задумчиво проговорил хранитель вкуса. — Без сумки, мой план неосуществим.

— Какой план? — сразу же поинтересовался голем.

— А так все удачно складывалось. — грустно добавил Оливье.

Архивариус тоже задумался, перестав восхищаться всем, что его окружает.

Арену постепенно наполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа от нас, а желто-черные слева. Они и внутри арены продолжали махать трубами, обручами, флагами и скандировать кричалки.

Я снова перегнулся через парапет. Высоко. Точно разобьется, вот только успеет ли выкрикнуть слово? Рисковать или нет. Я вздохнул.

Оливье склонился ко мне.

— Тяжело решиться, правда? — прошептал он.

— На что? — напряженно спросил я.