— Лодыжка сломана; это — ничто. Вы также выглядите раненым.

Ганс сделал паузу на мгновение при переводе в уме, пораженный, когда понял, что на языке Орды, Джурак использовал личную форму «вы», используемую только при обращении к другому из той же самой расы, а не презренную «кагса», их форме слова «ты» для того, чтобы говорить со скотом.

Ему потребовалось время, чтобы вернуть самообладание из-за этого. Боль в груди все еще была там, быстро спускаясь по рукам; он с усилием загнал ее подальше.

— Сбило взрывом. Это — ничто, — солгал он.

Джурак уставился на него, и Ганс задался вопросом, была ли у него способность видеть в мыслях других. Он понял, что должен был быть осторожным, должен оставаться сосредоточенным.

— Хотя мы враги, мы должны поговорить, — заявил Ганс.

Он чувствовал головокружение, зная, что Джурак также страдал от боли. Наконец, он указал на землю. Джурак кивнул и, вытянув ногу, сел, Ганс сделал тоже самое, не дожидаясь приглашения сесть.

— Вы проиграли, — сказал Ганс.

— Сегодня да, но не завтра. У меня есть еще два умена прибывающих поездом прямо сейчас.

Он ждал, формируя слова тщательно, чтобы не подразумевать, что Джурак лжет, и поэтому автоматически опозорить его.

— Мои глаза видят по-другому, — сказал он, наконец.

— И что это такое, что ваши глаза видят то, что мои не видят?

Ганс смотрел прямо на него. Меньше чем час назад он предполагал, что все было потеряно. Они нанесли ущерб орде, возможно непоправимый, но для него и его товарищей все будет по-прежнему потеряно. Теперь появился слабый проблеск света.

Снова импульс боли, но он проигнорировал его. «Даже если я не выживу в этот день, те, кого я люблю, будут жить».

Он попытался проникнуть в разум, в сущность Джурака. Орда верила, что их шаманы могли читать в душах других. Эндрю также утверждал, что это было правдой, сопротивляясь лидерам тугарской и меркской орд. Он, в свою очередь, был в присутствии Тамуки и Гаарка. В Тамуке что-то было, какое-то холодное беспокойство, чувство, что он действительно мог видеть.

Что касается Гаарка, то он был просто воином. Проницательный время от времени, но, тем не менее, не способный проникнуть. Однако в этом воине что-то было, он был не таким как все.

Ганс полез в рюкзак, Джурак с беспокойством опустил взгляд. Ганс медленно извлек маленькую плитку табака и откусил кусочек. Джурак издал тихий ворчливый смешок.

— Теперь я припоминаю, — сказал Джурак. — Вы жевали тот высушенный сорняк. Отвратительно.

Ганс также не смог не рассмеяться тихонько.

Он продолжал взирать на Джурака. Как с большинством из орды, не было никакого ощущения дискомфорта из-за тишины, чувства, что кто-то один должен был заполнить пустоту. Как кочевники они были расой, долго приучаемой к тишине, к дням одной бесконечной скачки.