Пару раз поскользнувшись на валявшемся по всюду разбитом стекле, он все же благополучно сменил одно укрытие на другое.

«Вовремя ты, Гриша, — похвалил за расторопность своего боевого товарища Михаил. — Еще бы секунду, и они б меня укатали. Как сам, держишься?»

Григорий держался, да еще как. Если раньше подобный трюк непременно лишил бы молодого человека части столь драгоценных для него сил, то теперь, казалось, их у парня лишь прибавилось. Мезенцеву почудилось, что он был способен в одиночку справится со всем полком (теперь уже практически батальоном) ликвидаторов даже без помощи Кондратьева. Та легкость, с которой он чувствовал противников, их мыслеобразы, их энергетику и психику, удивляла, поражала и настораживала. Человек не мог обладать подобной властью, но раз это происходило с ним сейчас, мог ли Мезенцев сейчас считать себя не человеком?

Размышлять над высокими материями, однако, времени не оставалось совершенно. Воздух сделался мутным и едким от плотной взвеси из бетонной и мраморной крошки, от пары десятков пущенных вход дымовых шашек и от нескольких очагов возгорания. Системы пожаротушения и дымоудаления отчего-то не работали, а хрупкая канцелярская мебель не выдержала боевых нагрузок и в нескольких местах воспламенилась.

— Черт, черт, — взвился Лившиц, — они нас… всех перебьют!

Он зашелся приступом кашля, пытаясь одновременно высморкаться и протереть глаза от ядовитой пыли.

Григорий не стал успокаивать профессора, времени сейчас на это не было. Он заставил застрелиться первую марионетку, не испытав при этом ни грамма отвращения, быстро выбрал себе вторую жертву и, лишив ее воли, заставил солдата подорвать весь свой запас гранат, причем сделать это в толпе боевиков. Эффект получился опустошительным: четверых десантников убило мгновенно, и еще с десяток сильно ранило осколками, надолго, если не навсегда выводя их из боя.

— Присмотри за профессором, скомандовал Мезенцев, обратившись к Иванцовой. Девушка держалась молодцом, не ныла, на нервы не действовала, палить из свое пушки стала гораздо реже, вспомнив, очевидно, что боезапас имеет неприятное свойство подходить к концу.

— А ты куда? — участливо спросила она, и Григорий сам того не желая, ощутил волну ее чувств и переживаний. Она беспокоилась за него, беспокоилась по-настоящему, и подобное в жизни молодого человека происходило впервые.

— Я, — запнулся Мезенцев, не зная, как сформулировать те мысли, что спонтанным потоком рождались в его голове, — я… туда. Мне надо помочь Кондратьеву, иначе он не справится.

— Ты не профессионал…