Жеан уселся на пол и взял один свиток.

– «И ангелов, не сохранивших своего достоинства, но оставивших свое жилище, соблюдает в вечных узах, под мраком, на суд великого дня». – Он проговорил слова вслух, усилием воли пытаясь вернуть того человека, каким он был: ученого монаха из аббатства Сен-Жермен, слугу Господа, который ни во что не ставил плоть, превознося душу и разум. – «Безводные облака, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые; свирепые морские волны, пенящиеся срамотами своими; звезды блуждающие, которым блюдется мрак тьмы навеки»[21].

Теперь слова ничего не значили для него, осталось только звучание, стыки согласных и раскаты гласных отдавались в ушах, связывая его с тем, кем он когда-то был.

– Я человек, – сказал он, – созданный по образу и подобию Бога. – «Нет, это не то». – Я человек, созданный по образу и подобию Господа. – Он стал читать дальше: – «Избранной госпоже и детям ее, которых я люблю поистине, и не только я, но и все познавшие истину, ради истины, которая пребывает в нас и будет с нами ввек…»[22]

Со двора донесся шум. Жеана снова посетило недавнее чувство. Он сунул пергамент в рот и откусил, ощущая запах кожи и гари. Голод просто так не утихнет. Он лежал на полу скриптория, пытаясь успокоить его, не обращать на него внимания, и совал куски пергамента в рот, обоняя чернила, козлятину, особенный привкус крови нерожденного детеныша, кожу которого превратили в мягкий пергамент. Но голод делался только острее. Он извивался на полу, силясь забыть о нем. Жеан успел прочитать обрывки фраз, пока заталкивал пергамент в рот, всего несколько слов, однако их хватило, чтобы в голове всплыл целый отрывок: «И около девятого часа возопил Иисус громким голосом: или, или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»[23]

Жеан сунул в рот новый обрывок. Ему казалось, будто он – сам голод, воплощенный в человеческом теле.

«И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли, и, вышедши из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим»[24].

– Я человек, – сказал Жеан.

Теперь снаружи доносились крики:

– Посмотри там! Туда загляни! Здесь что-нибудь найдется для нас. Чародей не стал бы нам врать!

За дверью затопали. Она резко отворилась. Поток лунного света смешался с тем, что лился в дыру в потолке.

– Ребята, сюда! – Огромный викинг стоял в дверном проеме, он вскинул топор, и лезвие сверкнуло серебристой молнией.