– Магия камня спасла тебя от Волка. Почему бы магии не спасти тебя еще раз?
– Господь сделал меня слабым, послал все эти испытания, чтобы наказать меня. Я не стану носить языческий камень, но Волк умрет от голода, побежденный моей волей.
Лицо Жеана было в поту, руки и голос дрожали.
– И все же ты здесь, среди трупов.
Элис искала руны, способные ей помочь, исцелить его, снова сделать его здоровым. Однако в его присутствии руны как будто дрожали и съеживались и внутри себя она слышала только отчаянное шипение и треск костра. Элис отвернулась от него, пошла по залитому лунным светом лесу, где деревья искрились белым инеем, словно в предчувствии зимы. Она хотела помочь ему, хотела его утешить, однако знала, что Жеан сам найдет свой единственный верный путь или же путь Господа.
Когда она вернулась, Жеан по-прежнему стоял на коленях среди мертвых тел, бормоча псалмы и истекая слюной. На губах у него виднелась кровь, а мертвецы, лежавшие перед ним, были разодраны и истерзаны.
– Я не могу приказывать ему. Я человек, а не ангел. Я не могу приказывать ему. Это моя любовь к тебе сделала меня слабым.
– Я могу стать твоей силой.
– Наша любовь была грехом, потому что я нарушил свои обеты. Господь отвернул от меня свой лик.
– Как же Он может ненавидеть тебя за любовь?
На глазах Жеана стояли слезы.
– Я не знаю, но Он знает.
Однако Элис по-прежнему ощущала, как крепка его воля, сколько силы в его душе.
– Что ты будешь делать?
– Выбор для меня стоит между немощью или мерзостью, греховным и запретным обращением к волшбе или гибелью от нее. Так или иначе, я обречен на адские муки. Выбор для моего смертного тела стоит между физической болью или болью мира. Подражая Христу, я выбираю боль для себя. Я стану тем, кто я есть. Вешай на меня камень.
Элис надела ему на шею амулет. И как только она сделала это, руны вернулись к ней, сверкая, звеня, распевая.
– Ты можешь снять его, если станешь слишком слаб.
– Я не стану его снимать. – Жеан с трудом сглотнул и стиснул зубы.
– Тогда что же с нами будет?
– Нам нельзя этого. Нам нельзя. – Слезы стояли у него в глазах, он хватал воздух ртом, словно человек, умирающий от чахотки.