Гость не обращая внимания на разговоры – прямо с глиняной банки, ложкой, черпнул сметаны и намазал на блин, потом все это в один раз проглотил, и после вытирая рот рукавом сказал: „Блинцы и вправду очень вкусные, и корова твоя, дядька, чемпионка!“ Старик все ещё держал полную кружку, сразу перевёл разговор на блины и начал рассказывать, что лучше, чем у Марфы блинов не найти.

Женщины не обращали внимания на его разговоры, потихоньку уплетали жареную индейку – видно привыкли к его словоблудию, уже давным-давно, Съев ещё пару блинов Филипп хлебнул немного вина, и причмокнувши приподнялся за стола – взял поднос со всей индейкой и поставил его напротив себя, Афанасий, улыбнулся и глядя на Филиппа сказал:

– Помню был я на покосе: целый день без обеда работал, то тоже, проголодался так.

– Тьфу на тебя, черт старый! Выпей – да сядь поешь! Уши от тебя уже болят, – чуть сердясь сказала Марфа, перебив его на полуслове.

Девки между собой улыбнулись, и достав от куда-то пакет с семечками, принялись за старое; Марфа искоса глянула на дочек, но ничего не сказала, Старик тем временем выпил вино, взял малосольный огурец и занюхавши им, сказал: „Эх! Винцо что надо, Со своего винограда, Да!.. Да!.. со своего! И огурцы“ Он с явным удовольствием, закусил малосольным и повернул голову к Филиппу:

– Все хотел спросить, но как-то, неудобно, Но всё равно спрошу, а то ночь спать не буду, Где ты уши потерял?

Все, в одночасье, глянули на Филиппа, а Марфа извиняясь за всех, сказала, что папа у них, такой уже есть, и никуда его не деть, как ляпнет языком: хоть стой – хоть падай, Не подымая головы Филипп буркнул, что мол: разбойники поймали его в лесу, забрали коня, а ему отрезали уши – хотели убить, а он сбежал, „Я так и думал!“ – сказал старик налаживая себе винегрет, и сразу начал рассказывать, как его свояка тоже поймали разбойники: –.Так ему не повезло, – сказал он и притих на семнадцать секунд, наложил картошки с котлетами, а потом продолжил: –.Они ему голову отрубали, – закончил эти словами, свой рассказ Афанасий».

– Сынок, а ну налей мне ещё винца, – сказал старик и подставил кружку, – Давай, давай, наливай! Не стесняйся, моё вино в Верхней Балаболовке самое лучшее! Вот помню были.

В туже секунду, Филипп схватил Афанасия за язык, а другой рукой он выхватил за спины свой армейский нож, и со знанием дела, отрезал старику язык: под самый корень, И с дурацкой улыбкой кинул его в тарелку к Марфе: «На! Приготовишь под майонезом, А то зажужжал, своей болтовнёй, – и тотчас добавил: – Были бы уши, наверное давно бы уже опухли».