В разговор внезапно вмешался Комлев, который совершал обстоятельную потраву лангустинов, разложенных на красивом блюде, что стояло прямо напротив Бондаровича, и стал невольным слушателем страстной тирады капитана.

– Знаете, мой дед, простой сельский священник из Могилева, любил говорить, что степень беспокойства человека прямо пропорциональна мере его атеизма, – спокойно сказал Комлев. – Если человек думает, что все в этом мире зависит от него и Бога нет, он беспокоится очень сильно, случается даже, убивает его это беспокойство… А если человек вспоминает, что в мире существуют не только люди и чоруги, но и Бог, который плачет каждой слезой вместе с каждым страдающим человеком и обо всем скверном и опасном знает, его беспокойство всегда делается меньше…

Бондарович долго молчал. Словно бы осмыслял слова Комлева.

Затем налил себе водки в рюмку. Опрокинул рюмку в пасть и сказал:

– Прав был, конечно, ваш дед из Могилева… Но трудно эту мысль в сознании держать. Особый навык нужен… Ежели что, народ, я выпил за то, чтобы он у меня появился.

Растов кивнул.

У него тоже с этим навыком была напряженка.

Ну, точнее, когда как…

Вдруг в кармане Растова задребезжал телефон.

Отвечать страшно не хотелось. Майор пожалел, что не отключил его.

Тем паче, номер был какой-то незнакомый, неопределяемый.

Но тут он вдруг вспомнил про отца – служба охраны Председателя Совета Обороны давным-давно устроила так, что он всегда звонил с поддельного номера.

«Придется взять», – решил Растов и нехотя побрел в сторону холла для курильщиков, чтобы не орать в зале.

– Костя?

– Я!

– Это Юлик Найденко!

– Кто?

– Юлик!

– А? Слышно плохо!