— Тем не менее они это сделали, и теперь должны нести за это ответственность.

— Но они не сделали бы этого, если бы нас не принесло сюда, — мягко заметила Кэтлин.

— Ах, Кэтлин, как бы я хотел, чтобы этого в самом деле не случилось! Там, дома – начало осени тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. Может быть, война закончилась, но для нас она продолжается. Однако я смею сказать, что вряд ли вы можете, глядя на Таню и ее земляков, желать им, чтобы они были захвачены тугарами, брошены в убойные ямы и съедены.

— Нет, Эндрю, я не могу, — прошептала она, приблизившись к нему. — Но мне так хочется покоя, — печально добавила она.

— А я для вас – символ войны, еще один офицер, который так преуспел в искусстве убивать, и скорее всего будет убит сам, прежде чем война закончится.

Кэтлин заглянула ему прямо в глаза.

Может ли он понять? — подумала она. Откуда ему знать о той боли, какую испытываешь, теряя того, кого любишь, или о том, как мучительно видеть смерть вокруг себя. Она сбилась со счета, вспоминая, сколько раз держала руку мужчины вместо его матери, жены или любимой дочери, пока он уходил в никуда.

Каждый раз вместе с ним уходил кусочек ее души, и сейчас, смотря на Эндрю, она понимала, что если даст волю тем чувствам, которые испытывает к этому странному человеку, боль потери в конце будет слишком велика. Он бывал таким холодным, во время боя им овладевала страсть к разрушению, но в глубине души она знала, что кроется под всем этим. Иногда она внутренне содрогалась, сознавая, что сделала с ним война. Она помнила, как впервые увидела его спящим на борту «Оганкита». В его добром, мягком лице читалась почти детская чистота, вскоре сменившаяся навеянными сном муками, которые тронули ее до слез. Неужели его душа была так изранена войной и чем-то, что произошло с ним, как она чувствовала, еще до нее?

Она рассматривала его вблизи, пока они шли по полям. Она хотела от него очень многого, но не могла допустить, чтобы пережитые ею некогда страдания повторились. Влюбиться в этого мужчину, чтобы в конце концов увидеть, как ей принесут его растерзанное тело!

Она отвернулась от него, и они долго шли молча. Пройдя поле, они оказались в роще устремленных вверх сосен. Внезапно рука Эндрю легла ей на плечо, и он повернул ее лицом к себе.

— Кэтлин, я думаю, у нас слишком мало времени, — тихо сказал он, и в его голосе слышался страх.

— Ты хочешь сказать, из-за войны?

Он кивнул.

— Я не могу открыто говорить об этом с любым, — прошептал Эндрю. — Они все смотрят на меня, слушают мои слова и верят, что они помогут им. Ты знаешь, у меня было предчувствие в ту ночь, когда мы отплывали из Сити-Пойнта. Крывшийся где-то в глубине страх, что мы прокляты. Мы убили так много людей, помоги мне Господь, что мне казалось, будто наши души израсходовались. Посмотри, что случилось с молодым Готорном. Я люблю этого мальчика за его моральную силу, очень многое в нем напоминает мне младшего брата… — Его голос пресекся. — Господи, помоги мне, — прошептал Эндрю. — Он превратился в убийцу, как и все мы. Знаешь, внутренний голос говорил мне: «Брось это все, убегай, спрячься». Но когда Калин поднял восстание, я не мог бросить их на произвол судьбы.