Юрий медленно спустился вниз и достал длинный кожаный футляр, извлек из него металлическую трубку. В сыром воздухе ямы смешались запахи металла, дерева и масла.

Юрий перевел дух. У него было еще немного времени.

«Пять ударов сердца, и нажимай на крючок», — говорил Эндрю.

Небо темнело, обретая тот темно-синий оттенок, который появляется только после солнечного дня.

А на юге, должно быть, уже совсем тепло. Вожди возвращаются каждый в свой клан, жрецы готовятся к вечерней молитве. «By бак Нов домисак глорианг, нобис ку» («Услышьте меня, предки, вечно стремящиеся вперед по небу»).

Юрий прошептал эти слова и улыбнулся.

Кин был прав: за прошедшие годы он куда больше стал похож на мерка, чем на человека, на скота. Он даже стал гордиться своим господином, который был носителем щита самого зан-карта. Он, Юрий, разделял с ними стол.

И ему начало это нравиться.

Эндрю все понимал и поэтому не подпускал его к своему ребенку.

«Его ребенок. Мои дети».

И у него был ребенок – Ольга. Ее мать… Юрий улыбнулся. Она была из чинов: мягкая, нежная, с овальным личиком, сама почти ребенок. Ее забили до смерти за то, что она пролила молоко на платье своей госпожи – первой жены Джубади. Сначала забили, а потом разрубили на куски и бросили в яму. «Дитя мое, Ольга. Я подумал, что лучше задушу тебя собственными руками, чем позволю швырнуть в яму. Я убил тебя.»

Как давно это было?

После Баркт Нома, где три реки впадают в соленое море. Четырнадцать сезонов.

Год за годом он лелеял свои воспоминания, свою ненависть, отвращение к себе за то, что ничего не делал. За то, что обгладывал кости, которые кидали из юрты рабам.

И все это время он провел в бесконечном пути. Он видел весь мир. Горы, пронзающие небо, соленые моря. Вода в них такая плотная, что на ней можно прыгать. Он видел неистовство бурь, небеса, озаренные вспышками молний – тогда отважные вожди трусили, а он смеялся в душе. Он видел битвы, наблюдая их с высокого холма. Он видел, как умены рассекают океан зеленой травы. Они двигались так слаженно, словно их движением управляла одна рука.

Он видел двадцать разных народов – чинов, к которым принадлежала его возлюбленная, уби, толтеков, констанов, а также других русских, живших на самом краю света. Он видел, как горели их города, как покорялись их жители. Он слышал плач детей, которых кидали в ямы. И ужас пережитого сделал его бесчувственным, как камень.

Во всяком случае, так ему казалось.

А потом была Софи. Рабыня из Констана.

«Где она сейчас?»

Скорее всего, по прежнему в юрте Хулагара, и с ней его второй ребенок. На душе у него потеплело.