К удивлению, в этот самый момент, когда вся толпа обратилась против него, Мартин почувствовал себя спокойно. Он ощущал осмысленность своего существования, видел цель. Он спокойно обвел взглядом людей, столпившихся на площади: грязные, жалкие, искаженные жестокостью и злобой лица. Все, чего хотел Мартин, это спасти их. Он хотел, чтобы восторжествовал разум, чтобы взошло солнце и исцелило этот больной мир, похожий на прогнивший погреб.

Под шипящий, будто раздувающиеся мехи, выкрик: «Сжечь! Сжечь! Сжечь!» – появился палач с горящим факелом и поджег гору веток под ногами Мартина. Из-за дождя ветки не разгорались, и Мартин продолжал стоять с раскинутыми руками, обвитыми веревками, будто желая обнять своих убийц. Сгорбленная старушка трясущейся рукой подбросила к тлеющим веткам сухого хвороста. Откуда? Неужели пожертвовала сбереженным для своего очага, чтобы посмотреть, как будет гореть и заходиться криком этот незнакомый юноша?

– Святая простота, – проговорил Мартин, глядя на нее больше с жалостью, чем с ненавистью.

Его лицо еще какое-то время оставалось спокойным, он понимал, за что умирает и принимал свою смерть невозмутимо.

– Я верю, что придет время и разум восторжествует на земле! – он откинул волосы, упавшие на глаза, резким движением головы.

В этот момент Мартин начинал явственно ощущать жар, исходящий от разгорающегося костра. Жар, охватывал, обжигал, уничтожал. Он чувствовал запах сгоревшей одежды, как надуваются и лопаются волдыри на ногах, как тлеют волосы… Он начинал ощущать ту нечеловеческую боль, которую должен вынести приговоренный к сожжению, пока не потеряет сознание. Он начинал жадно вдыхать черный дым, чтобы скорее отключиться. Наконец в глазах темнело, и он чувствовал, что падает куда-то, раскинув руки, словно оказывался в невесомости.

Обычно он просыпался в этот момент от собственного крика, и с ужасом смотрел на руки и ноги – сильно ли обгорели? Сможет ли он еще когда-нибудь ходить? А убедившись в их сохранности, ощупывал лицо. Должно быть, там теперь страшная обожженная маска! Но и это не подтверждалось, только тогда Мартин начинал понимать, что произошедшая казнь – это сон. Просто страшный сон. Он с облегчением и обидой падал на подушки, как ребенок, которого напугали зря…

Ситуация в этом кошмаре повторялась. Не всегда Мартина убивали на площади. Он оказывался в разных эпохах, примеряя на себя самые разные роли. Он ощущал себя рабом, забитым насмерть, был солдатом, казненным на глазах легиона. Он стоял у стенки в веренице ни в чем не повинных людей и был единственным, кто сорвал черную повязку с глаз, и обжег взглядом своих палачей.