Сел на единственную табуретку, обводя глазами потрепанное сталкерское логово. Да, красоты и нету. Совершенно верно ты удивлялась тогда этой конуре.

– И что? – Я закурил, соглашаясь с точкой зрения валькирии Мары. – Не люкс. Зато спалось же тебе хорошо? Вот и я так думаю. И кофе пахнет всегда, когда крутой сталкер Хэт живет в Славянке. Ты же помнишь? Ну, да, типа уютно. А если бы мы… да и ладно. Ха, а еще ты испугалась Раздва. Да и как испугалась-то, хотя и вида не показала. И не погладила ее ни разу, правда, красота моя пушистая? Ни разу. Хотя вру. Ты ж ее все-таки гладила. Эх… А ведь у пушистой, знаешь…

Горло перехватило спазмом. Всхлип я подавил только второй подряд сигаретой и глотком виски прямо из горла. Сука ты, Зона, конченая ты сука. Сволочь поганая. А Мара…

Думаю, всем все ясно. Когда ты говоришь с кем-то, кто умер, и не с кем-то одним, то яснее не бывает. Как? Как…

* * *

Мы почти вышли. Оставалось всего ничего, так, добраться только до последней посадки, а там и Периметр. Темнело все сильнее, но шли ходко. И тут сбоку раздалось это жалобное повизгивание. Очень знакомое. А следом, прорвавшись через кусты, метрах в десяти от нас выскочила кроха-радужка. Вся такая потрепанная, в крови, испуганная и орущая.

Ох, бабы, бабы. Вы ж такие умные, так можете предугадывать многое, да-а-а. Но иногда – и почему только? – делаете глупости. Жалеете котят, щенков, бомжей тех же или уличных музыкантов-алкоголиков. Или вот подростка-радужку. И я, обдолбанный обезболивающим, ничего не смог сделать. Хотя кое-что сообразил и даже начал мычать, размахивая руками.

Хорьки-радужки, вы же помните, чуют аномальные ловушки всем своим нутром. И эта, рванув к идущему к ней человеку, вдруг затормозила, затявкала, предупреждая. Только Мара не поняла, лишь чуть притормаживая. А в Зоне, если что-то не так, нужно замереть. А она сделала шаг. Последний. И… хрусть!

«Стекляшка» сработала сразу. Замерцал раскаленный воздух, брызнуло миллионами алмазно-острых игл и лезвий, лопнула мелкая-мелкая алая пыль, оседая на высокой жесть-траве. И все. Только Сдобный выматерился так, что стыдно стало всем.

Черт, она же меня все-таки проняла до самых печенок. Нет, не подумайте, не как женщина. Друг, она могла бы им стать. Вот честно.

Мне дали добраться до нее с помощью Пикассо и Скопы. Аномалия разрядилась, но они осторожничали. А потом я стоял напротив блестящей и начавшей остывать статуи и смотрел на лицо, ставшее таким близким. И сам не заметил, как скурил даже фильтр.

Да-да, так оно и было.

* * *

Вещи я собрал еще вчера вечером, перед отвальной. Сейчас «Солянка» похмелялась, и ко мне сегодня зашли только Сдобный, его ребята и Урфин. Бродяга молча обнял и подарил мне свой старый нож. Такой же, как мой потерянный. Такие дела.