«Значит, харадца зовут Дагир, – подумал Патлатый. – Надо запомнить».

– Да нет, браток, это я. – Патлатый, стараясь не шуметь, вошел в комнату и почти на ощупь прошел к кровати. Чиркнул длинной спичкой об стену и зажег фитиль лампы. Она немного зачадила, но потом дала неяркий ровный свет. – Я тебе тут опохмелочку принес. Ты прими – полегчает.

Возница заглянул в кружку. В ней плескалась мутноватая жидкость. Его передернуло:

– Фу ты…

– Давай, давай, не фукай тут… Пей!

Пришлось пить, потому что кружка, зажатая жилистой рукой Патлатого, преследовала страдальца и не думала отступать. Миллек, морщась, пригубил, а потом сделал несколько жадных глотков. Он сел на кровати и вытер рукавом рот.

– А это не самогон…

– Конечно, не самогон. Если им опохмеляться начнешь – в запой уйдешь навечно. Это рассол. Гильда дала. Она же у нас добрая душа, всех жалеет.

– Фу ты… – повторил возница. – Нет, ты на самом деле меня спас. По голове словно кувалдами били. Теперь полегче.

– Я же говорил. – Патлатый сел на тумбочку у кровати, едва не уронив на пол керосиновую лампу. – Что, с утречка, говоришь, выдвигаетесь?

– Да должны были вечером вообще-то…

– Вечером-то зачем? В темень ехать что за удовольствие? И что твоя дамочка так торопится?

– Ой, кто их разберет… – Миллек залпом допил стакан.

– Может, везет что? – Патлатый стрельнул глазами в возницу, но темнота скрыла их алчный блеск.

Миллек на секунду замер, слишком прямо прозвучал вопрос. Он не видел глаз собеседника, но опоенная, а после убаюканная его настороженность, и так не особо развитая, вдруг встрепенулась. Он вдруг вспомнил, что большинство вопросов Патлатого так или иначе крутились вокруг тех, кого он вез.

– А что?

– Да так. Думаю, может, она яйца перевозит, вот и торопится, чтоб не протухли. – Патлатый хохотнул. Вышло немного натянуто.

Миллек тоже улыбнулся.

– Где бы еще раздобыть такого? – Он покачал в воздухе кружкой.

Патлатый пожал плечами: