Бросив на Кларк недоумевающий взгляд, Саша вручила ей часы:
– С тобой все нормально?
Кларк не ответила. Она просто не могла ответить. Она провела дрожащими пальцами по поверхности часов, потом – по серебряному браслету.
–
Кларк медленно перевернула часы, хотя у нее не было, не могло быть, никаких сомнений в том, что она увидит. Буквы были на месте. Три буквы, выгравированные на металле.
Д. Б. Г.
Это были отцовские часы, одна из реликвий, которые хранились в семье с тех пор, как Дэвид Бэйли Гриффин, ее предок, перед самым Исходом принес их на Феникс. Кларк часто-часто заморгала. Это не могло быть правдой. Должно быть, у нее галлюцинации. Эти часы никак не могли оказаться на Земле. Когда Кларк в последний раз видела отца (а это случилось в считаные минуты до его смерти), часы были на нем. Сразу после этого отцу сделали смертельную инъекцию и отправили его тело дрейфовать в открытый космос.
Кларк снова провела пальцем по браслету и поежилась, потому что по телу пробежал холодок. Как будто она держала за руку привидение.
* * *
В конце концов ей разрешили попрощаться с отцом. Так как против Кларк были выдвинуты обвинения, но она еще не была осуждена, по приказу Канцлера ее отконвоировали из тюрьмы в медицинский центр. К сожалению, приказ запоздал, и Кларк не застала в живых маму. О том, что мамы уже нет, Кларк знала до того, как охранники успели хотя бы открыть рты. Она догадалась об этом по их лицам. Ее отвели в ту часть медицинского центра, где ей прежде не доводилось бывать. Студенты-медики не принимают участия в казнях.
Отец сидел на стуле в комнате, которая на первый взгляд казалась обычной смотровой, если не считать того, что тут не было ни забитых лекарствами шкафов, ни перевязочных материалов, ни медтехники… ничего, что служит спасению жизней. Тут были только инструменты, призванные отнимать жизнь.
– Кларк, – улыбнулся отец, но улыбка не коснулась его широко распахнутых, перепуганных глаз, – все будет в порядке. – Папин голос дрожал, но улыбка держалась, как приклеенная.
Кларк вырвалась из рук охранников и бросилась к отцу. Она пообещала себе, что не будет плакать, но сдержаться было невозможно. Когда она почувствовала, как ее обнимают папины руки, тело затряслось от рыданий. Слезы ручьями побежали по щекам, и папино плечо намокло.
– Мне нужно, чтобы ты была храброй, – сказал отец надтреснутым голосом. – С тобой все будет в порядке, нужно только быть сильной. Твое восемнадцатилетие не за горами, будет пересмотр дела, и тебя помилуют.