20:52

Виталик стоит неподвижно, провожая взглядом нашу машину. «Прокажённые» стремительно нагоняют его. Потом «шестёрка» ныряет в очередную яму.

А когда выпрыгивает обратно, его уже нет.

20:54

Мы едем в тишине, раздавленные случившемся. Вдруг я вспоминаю про Арта. Поворачиваю голову и вижу Сашу. Она сидит у него на руках и смотрит на меня. Огромные глаза полны слёз.

– Он не видел… – тихо сообщает она. – Потерял сознание.

Я киваю.

«Шестёрка» вырывается на просёлочную дорогу, оставляя преследователей дышать выхлопными газами, и разгоняется по-настоящему. Дорога здесь неровная, гравийная, но после изрытой кратерами Промзоны она кажется немецким автобаном.

Я больше не смотрю в окно. Откидываю голову на подголовник и закрываю глаза. Машину швыряет то вправо, то влево – значит, Ваня выехал на магистраль.

Я пытаюсь заснуть. Кто-то из девушек посапывает. Мы настолько измотаны, что нет сил на то, чтобы горевать. Это подождёт. Пока не выберемся из города – мы в опасности.

Мне плевать на это. На меня накатывает почти опустошающее спокойствие. Кажется, в медицине это называют «прострацией». Я прислушиваюсь к своему дыханию, стараясь по возможности успокоить его. Мне очень неудобно: задница затекла, спину ломит, раны от осколков жутко болят, не говоря о сломанных пальцах. Слева в бок давит дверь, справа – Женя. В такой обстановке мне точно не уснуть. Точно не уснуть…

Какое-то время я размышляю над этим… а потом проваливаюсь в сон.

Эпилог

Эпилог

Когда я открываю глаза, мы уже за городом. Наша «шестёрка» мчится по Таганрогской трассе, врезаясь в ночной мрак лучами фар. Снаружи в окна хлещет дождь. Стучат дворники.

В салоне все спят. Только Ваня продолжает рулить – удивительно, как он не заснул прямо на ходу. Я пытаюсь пошевелиться – и стискиваю зубы, чтобы не закричать. Тело ломит от боли. Надо остановиться на ночлег, расположиться по-человечески. Но как? Снаружи дождь, и даже если он незаразный, у нас не осталось ни палаток, ни спальных мешков, ни еды, ни оружия.