Он скосил глаза на полдюжины стодолларовых бумажек в моей руке. Эсфирь шепнула:

– Если ты умный, то сделаешь верный выбор.

– Он умный, – ответил я. – Учится у Лондоне, а здесь на каникулах у родителей.

Она промолчала, а парень взял деньги и, сунув их в карман, повернулся в сторону палатки.

– Туристы! В багажнике сувениры!

Оттуда донесся недовольный рык усталого крупного зверя, я почти наяву увидел за стенкой из тонкого шелка, словно там эмир, а не старший солдат, разлегшегося с флягой запрещенного здесь вина немолодого вояку, которому уже осточертела эта воинская служба:

– Пропусти.

Мы с Эсфирью вернулись в автомобиль, а когда отъехали, она спросила нервно:

– Не расскажет?

– Чтобы потерять лицо? – спросил я. – Он будет стоять на том, что видел только всякую сувенирную хрень.

Она помолчала, глаза чуть погрустнели.

– Пронесло…

– А чего грустная?

– Он поступил правильно, – сказала она, – иначе бы погиб первым. Но почему-то остальные сумасшедшие, что идут на смерть, невзирая…

Она запнулась, я подсказал:

– Их уважаешь больше?

– Вроде того.

Я кивнул, сам ощутил, что говорю с сочувствием:

– К сожалению, доблесть останется в прошлом. А такие вот выживут и войдут и в сингулярность.

– А пустите?