– У нас свой госдеп, – ответила она горько. – Утечка, к счастью, не с самого верха.

– Значит…

– Кому-то удалось узнать только, что да, будут заниматься чем-то таким, чем раньше не занимались.

Я пробормотал:

– А тайны у всех разжигают жгучий интерес, что понятно. Особенно у тех, кто получает зарплату за то, что сует нос в чужие секреты.

– В общем, – сообщила она, – Мещерского трясут, в него вцепились чины из Генерального Штаба, ФСБ и крупные чины из правительства. Рано или поздно к нам заявятся какие-то комиссии, и тогда прощай секретность.

– У нас всего лишь аналитический центр, – напомнил я. – Даже не центр, а так, отдел. Отдельчик.

– Да-да, – согласилась она, – но кое-какие слухи просочились… Ты же знаешь: чем больше людей что-то знают, тем сложнее удержать в тайне. В общем, мало того, что хотят больше узнать, все еще и жаждут прикарманить наш отдел, сделать его своим!

– И получать ордена, – согласился я, – за наши операции.

Она посмотрела косо.

– Сейчас скажешь, что в сингулярности такого не будет?

– Откуда знаешь?

– Постоянно твердишь.

– Старею, – сказал я печально. – Доктор наук вне зависимости от возраста все равно уже стар, мудр, умен, красив, бесподобен, прекрасен…

– Точно стареешь, – сказала она без всякой жалости. – Сейчас в свой институт или домой?

Я изумился.

– А разве есть выбор? Что у меня дома?

– Такие же мыши, – напомнила она. – Их там даже больше, чем в институте.

– А в институте еще и люди, – сказал я с укором, хотя вообще-то думал как раз больше о мышах. – Те самые, которые ухаживают за моими мышами!

– Конечно, – поддержала она, – а зачем они еще нужны? Тебя подбросить?