– Я… готофф… купитть… сффою… шшиснь…,– вновь пробурчал инопланетянин, казалось, ни обратив никакого внимания на словесные издевательства людей.
Диверсанты переглянулись.
– Готов он, понимаешь, купить, – начал размышлять вслух Михаил, – готов, готов… Вопрос в том, захотим ли мы торговаться с тобой. Ты же понимаешь, что цена за твою жизнь должна быть весомая. Очень.
– П-понимаю, – прошептал серый гигант. – Шшиснь…
– Да-да, жизнь священна, и все такое, – перебил его суперсолдат. – Сейчас ты начнешь плакаться мне, как тебе хреново живется, что у тебя куча маленьких детей и три десятка жен, готовых проесть твой лысый череп, если ты перестанешь их содержать на должном уровне. Ты попытаешься войти ко мне в доверие, попытаешься поставить меня на свое место, впаришь мне какую-нибудь фигню, и исчезнешь, а я останусь здесь как та бабка у разбитого корыта. Нет уж, друг ситный, так дела не делаются. Если ты хочешь вести торг, давай делать это на моих условиях.
– Еххо… шиснь, – тихо-тихо прошипел Поводырь и слега дернул здоровой рукой, словно пытаясь указать ею на что-то.
Или на кого-то. До Кондратьев не сразу дошло, о чьей жизни говорило существо, а когда понял, что речь идет о Мезенцеве, ему пришлось приложить максимум усилий, чтобы сдержаться.
– Ты хочешь сказать, что он… умирает? – в едином порыве выпалил Михаил.
Его челюсти сжались до скрипа зубов. Его глаза, казалось, готовы были прожечь инопланетянина насквозь.
– Н-нет… он не умирает…, но он мошшет ушше никхогда… не пыть прешшним…
– Что это значит, твою мать? – вспылил Макс. – Что ты хочешь этим сказать, лысая скотина!?
Существо в ванне едва заметно сглотнуло, закрыло глаза на несколько секунд.
– Нерффное… перенапряшшение… Он… останется инфалидом… как фы иногда насыфаете… оффощем.
Кондратьев стрельнул глазами в сторону псионика, лежащего на полу.
– Ты сумеешь спасти ему жизнь?
Поводырь открыл глаза, медленно и неохотно.
– Н-нетх… у меня нет на это… сил.
– Тогда какого черта…
– Фы схами этхо… стелаете.
– Как?! – синхронно выпалили Долматов и Кондратьев.