Ресторан за время их разговора несколько раз пустел, но потом опять наполнялся – оголодавшие гуляки ехали сюда со всего города, привлеченные мастерством повара и изысканной обстановкой. Их тени скользили за водяной завесой, голоса исчезали в шелесте струй. Когда время перевалило за четыре утра, Настя встала и едва заметно потянулась, таким кошачьим грациозным движением, которое, как казалось Михаилу, недоступно человеческому телу.

Взмах руки – водяная завеса исчезла как не бывало, и они увидели, что ресторан практически пуст, только два кабинета по-прежнему перекрывали искусственные водопады, а в остальных уже успели перестелить скатерти.

– Поедем домой, – предложила она, забирая со стола сумочку. – Положите-ка ко мне в машину виноград, немного сыра и еще две бутылки вина, – попросила она поспешно подскочившего метрдотеля. – Все – ко мне на счет. Да, и припишите к счету 20 процентов на чай.

Метр с достоинством поклонился, но по всему было видно, что он очень доволен.

– Ты заставляешь меня чувствовать себя альфонсом, – сказал негромко Сергеев, помогая Анастасии набросить на плечи легкое летнее пальто.

– Этот ресторан наполовину принадлежит моему отцу, – она улыбнулась. – В этом городе почти все принадлежит моему отцу – или наполовину, или полностью. Так что я платила в семейный бюджет, милый. Сядешь за руль? Я, кажется, немножко перепила…

– Конечно, – согласился Михаил. – Скажи, Настенька, а Калмыков тоже принадлежит твоему отцу?

В ответ он получил насмешливый взгляд и кивок головы.

– Ты сомневался? Принадлежит. По крайней мере – наполовину. Остальное – папиным коллегам.

Слышать о том, что не Совет олигархов принадлежит всесильному Борису Калмыкову, а Калмыков – членам Совета, было странно, но не удивительно.

Сергеев привык, что вещи оказываются совсем не тем, чем кажутся на первый взгляд. Калмыков и его СМЕРШ, наводящий ужас на любых «свидомых»[87] так же, как Безпэка Шалая на всех, кто имел несчастье симпатизировать Восточной республике, был лицом зависимым. Стоящий за его спиной Совет олигархов от грязной работы дистанцировался, да и правильно делал. Калмыков же – умный, жадный, жестокий и совершенно беспринципный – грязи не чурался и как ширма подходил на все сто процентов. Слушая его пламенные речи, и подумать было нельзя, что сей трибун, борец с украинским национализмом мог бы с такой же страстью защищать и противоположную сторону. А ведь мог. В свое время Сергеев вдосталь нагляделся на управляемых, и знал, что такой вид политиков универсален – надо только правильно сформулировать предложение, от которого они не смогут отказаться. То есть – назвать сумму.