И, тем не менее, я не исчезла, я все еще существую, я даже не разучилась думать. Путано, апатично, совершенно не так, как обычно, но все же не потеряла способность формулировать мысли.

А этого не может быть. Я ни за что не поверю в бредни сектантов, здесь обошлось без замешанных на мистике глупостей. Может все дело в биохимических реакциях, что протекают в подкорке угасающего без притока свежей крови мозга?

Не знаю. И знать не хочу.

Мне почему-то ничего не хочется.

Пульсирующий мрак, окружающий меня, то сгущается, то чуть отступает, и в нем начинают проявляться смутные тени. Может имеет смысл попробовать к ним приглядеться, но я не напрягаю глаза.

Они слишком устали, им тоже ничего не хочется.

В темноте вновь что-то шевельнулось, а затем я обрела способность слышать. Странные ритмичные звуки, похоже, кто-то шлепает в ладоши. И при этом я что-то чувствую. То есть начинаю чувствовать.

Да это же меня шлепают. Шлепают по щекам.

Получается, у меня есть щеки. И не только они – я начинаю ощущать свое тело.

Лучше бы его не было. Лучше смерть, чем то, что последовало вслед за приглушенными звуками шлепков.

С моим телом явно что-то не так. Обретая чувствительность оно начало не просто болеть, его состояние невозможно описать без слез. В мои кровеносные сосуды залили расплавленный металл, а еще каждый сустав грубо вывернули до раздробления хрящей, и это было даже хуже боли – это полная беспомощность и невыносимая мука ломоты в каждой косточке. Я их ощущала все до единой, даже не представляла, что их во мне так много.

Уши уловили новый звук и каким-то краешком угасающего от непереносимой боли сознания поняла, что это стон вырвавшийся из моей груди.

– Она приходит в себя, – послышался из бесконечной дали искаженный сильно растянутый голос.

Тут же что-то твердое грубо ткнулось в сгиб локтя, кольнуло болью, которую я едва ощутила на фоне всего прочего.

От места укола тут же начало расплываться блаженное тепло, оно волной прошлось по телу, успокаивая переполненные страданием кости. Боль не отступила, она просто стала терпимой, с такой я уже готова свыкнуться и жить дальше.

Если это апатично-кошмарное существование можно назвать жизнью.

Опять что-то укололо в руку, но ожидаемой волны тепла не последовало, вместо этого ненавистный голос господина Лазаря с несвойственной ему обеспокоенностью и заботой произнес:

– Элли, приоткрой рот. Пожалуйста, приоткрой, не упрямься, тебе это нужно. Ну же, девочка, давай.

Сама этого не осознавая, я подчинилась. Привыкла подчиняться, безрассудная последняя попытка побега ничего не изменила.