Невидимыми чернилами, проявившимися после смачивания страниц соком лимонов, она писала: «Весьма сожалею, но нет никаких сомнений в том, что теперь в Дубраве узнают – и сообщат об этом другим – о действиях здесь предыдущей Старшей Дочери… и о ее контактах».

Даже в потайном тексте она проявила осторожность. Не написала прямо «о ее контактах с Серессой». Это говорило о зрелости, превосходящей даже ту, которая уже была заметна в ней в этой палате. Герцог напомнил себе, что собирался узнать больше о ее семье.

Он прочел еще раз:

«По-видимому, она собиралась организовать смерть женщины из Сеньяна на острове, но эти намерения были раскрыты, что привело ее к гибели. Дубрава получила в свое распоряжение вещества, позволяющие предположить, что в прошлом с другими людьми расправлялись тем же способом. Доверенный слуга Старшей Дочери – да упокоится он с миром – приложил руку к таким безвременным кончинам на острове. Он также умер».

Коротко говоря, подумал герцог, мир вскоре узнает, кем была Филипа ди Лукаро, и какую роль играла Сересса в многолетнем обмане, осуществлявшемся в священной обители.

Верховный Патриарх наверняка напишет им, и выскажется в очень грозном тоне. Он любил грозить. Потребуются деньги, и очень большие, чтобы его гнев остыл. Хорошо хоть то, что деньги способны так на него повлиять.

Чей-то кулак громко ударил по столу, где-то в середине ряда сидящих за столом. Пронзительный голос Лоренцо Арнести, раздавшийся вслед за этим, заставил стихнуть разговоры.

– Совершенно ясно, – рявкнул он, – что эта Лукаро не годилась на такую должность. Ошибкой было назначить ее туда!

Ее назначил туда герцог. Его отстраненность исчезла. Арнести всегда выводил его из этого состояния. Он снял очки, протер линзы, выигрывая время, и принял решение о необходимых сейчас действиях.

Произнес тихо, но так, что все услышали:

– Вы ведете себя, как сын осла и содержательницы борделя, синьор Арнести. Вы нас ставите в неловкое положение. Напомните мне, почему вам разрешено находиться в этой комнате?

Шокирующее заявление. Но ему доставило удовольствие его сделать. После этих слов воцарилось испуганное, напряженное молчание. Советники теперь похожи на скульптурный фриз вокруг стола, подумал герцог.

У него были более обширные планы, учитывая развернувшуюся в последнее время борьбу за должность. Арнести побагровел, разъяренный настолько, что лишился дара речи. В кои-то веки. Герцогу очень понравилась его собственная фраза. Он никогда еще не применял подобного оскорбления. Если бы они были моложе, наверное, последовал бы вызов на дуэль.