– Тебе лучше встать, – произнес мрачный голос, по-тракезийски, голос еще более низкий, чем у визиря. – Тебе будет неудобно писать мой портрет, лежа на полу.

Кто-то ахнул. Перо подумал о том, поплатится ли ахнувший за это жизнью. Ему сказали потом, что поплатился. Он сделал то, что ему велели. Поднялся на колени и посмотрел вверх, в глаза Гурчу Разрушителя.

Глава 23

Глава 23

– Тебе также разрешается говорить, – продолжал калиф.

Перо вытаращил глаза, сердце его глухо стучало. Он сглотнул слюну, не слишком громко, как он надеялся. Он видел, что все другие в этой комнате – в том числе и красивый молодой человек, который вошел вместе с Гурчу, потрясены.

Калиф оглядел присутствующих.

– Меня утомляют пустые слова, – сказал он, – ненужные слова. Я прихожу сюда, чтобы убежать от них. Но если я хочу познакомиться с вашим западным искусством, а я этого хочу, мне не удастся это сделать, если художник будет молчать. Ты будешь говорить со мной, пока я буду позировать. Ответишь на все вопросы, которые я тебе задам. Это понятно?

Перо снова сглотнул, ему удалось кивнуть головой.

– Ты сказал моему визирю, что мы вместе должны решить, как делать эту работу. Очень хорошо. Давай начнем.

Перо открыл рот. Он понятия не имел, что следует сказать. Его голова была пустой, как чистое полотно. Гурчу быстрым, повелительным жестом поднял руку. Длинные пальцы, три перстня, голубой камень, красный, серебряная оправа.

– Погоди. Молчи. Сначала все остальные выйдут.

Визирь вздрогнул от отчаяния. Он ткнул себя в грудь, спрашивая разрешения говорить.

Калиф покачал головой:

– Лакаш останется, он будет охранять меня от этого явно опасного художника. Все остальные уйдут. Когда художника надо будет проводить обратно, Лакаш позовет людей, которые это сделают. Ты, – показал он на Перо, – оставайся там, где сейчас, только встань. Полагаю, мы начнем сегодня? Чем ты разбавляешь свои краски? Нет. Нет. Подожди, пока они уйдут. И приготовь свои соображения по поводу того, почему правители запада желают, чтобы писали их портреты.

Калиф снова огляделся вокруг. Бледное лицо, длинный нос, почти черные глаза, этот низкий голос. Перо подумал, что голос правителя ашаритов звучит так, будто в комнате грохочет гром, как во время божественной грозы, заставляющей содрогнуться всех смертных.

Заговорил другой человек. Это вызвало у Перо шок.

– Отец, повелитель, могу ли я просить у вас позволения остаться? Ради вашей защиты и приобретения мною знаний?

Гурчу посмотрел на говорящего, красивого мужчину, который вошел вслед за ним.

– Нет, – ответил он. – На сеансах не будет никого, кроме меня и моего немого, и еще этого художника, который – я выясню, почему именно он – был выбран Советом Двенадцати для выполнения этой задачи.