— Я люблю его. — Эльрик пожал плечами. Скакун выгнул стройную шею, потянулся назад и уложил голову на плечо хозяина. Стоять так ему было неудобно, но он стоял, замерев, прикрыв чудные зеленоватые глаза.

Дурея от захлестнувшей с головой волны благодарного изумления, император погладил коня по храпу.

Словно получив то, что ему причиталось, Тарсаш вдруг развернулся к герцогу, близко заглянул в лицо и заржал, как засмеялся, бесстыже скаля ровные белые зубы.

Лорд Альберт отшатнулся, едва не выронив трубку.

— Ну вас к бесам, со всей вашей магией! — буркнул он. — Я вообще удивляюсь, как вы, с вашей истинно рыцарской учтивостью, могли выбрать себе такого коня.

— Это у меня учтивость? — искренне удивился Эльрик.

— У вас. Просто вы ею не пользуетесь.

— Надеюсь, вы не обиделись на Тарсаша, герцог? — Голос шефанго смеялся, но лицо — та часть, что не закрыта была маской, — оставалось серьезным.

— Если он действительно разумен, то обиделся. Я подумаю, не лишить ли его довольствия. Все готовы?! Вперед! — заорал лорд Альберт, вопреки обыкновению не возложив провозглашение приказа на верного Дика.

Солдаты снялись с места, и уже скоро небольшая колонна исчезла в лесу, оставив на поляне следы лагеря и черные раны кострищ.

Это путешествие через кишащий Тварями лес не шло ни в какое сравнение со странствиями в Гнилом мире. Вот только солдатам Аквитона сравнивать было не с чем. Они не были трусами, эти вояки, единственные уцелевшие после разгрома армии герцогства. И выжили потому, что оказались более умелыми, более подготовленными, может быть, более дисциплинированными, чем другие.

Альберт не знал, уцелел ли еще хоть кто-нибудь после боя за столицу. Они с Диком и еще десятком бойцов — все, что осталось от сотни, которой командовал молодой наследник герцогства, — сумели собрать по лесам разрозненные группки и объединить их в отряд.

Тех, кто не счел нужным подчиняться приказам лорда, убили без жалости и промедления, в назидание остальным. После этого дисциплина установилась железная, и часто только она и выручала горстку людей, бредущих через бесконечные, ставшие враждебными и смертельно опасными леса Аквитона.

Эльрик со своим Мечом, неуязвимый и огромный, сперва вызывал суеверный ужас, потом, когда к нему привыкли, — сдержанное, но откровенное восхищение. Кем восхищались больше, им или Оружием, де Фокс не знал, да и не задавался такими вопросами.

Тарсаш же получал свою долю изумленного восторга с видом царственным и как-то по-верблюжьи надменным.

Эльрик потешался над ним, когда некому было услышать — услышали, сочли бы за безумца (не слишком, кстати, ошибаясь). Тарсаш на насмешки отвечал презрительным фырканьем и клянчил сухари, позабыв всякое стеснение.