— Мы преступники! — Крикнул Патрик. — Отбирать деньги, даже у такого дерьма, как Казаков, это преступление!

— Нет, это не так, сэр, — сказал Уолл. — Это правосудие.

— Какое еще правосудие? — Патрик схватился за руки Уолла. — Правосудие сильного? Того, у его броня толще и пушка больше?

— Это не то определение справедливости, что используется сейчас, Патрик, но справедливость — это то, что идет на благо обществу, — сказал Пол. — Деньги, которые ты получил от Казакова, помогут многим. Это справедливо.

— Тогда давайте, снимем эту броню, предстанем перед тем же судом, что и Казаков и скажем то же самое, — ответил Патрик. — И посмотрим, что нам скажут на то, что мы изобрели собственное понятие законности и справедливости. Позволят ли нам делать то, что нам хочется и атаковать кого угодно во имя нашего собственного понимания справедливости? Давайте, посмотрим, что нам ответят!

— Мы не слуги закона, — вмешался Мартиндэйл через систему связи. — Я не заставлял вас дать клятву служить чему-либо и защищать что-либо, когда вы присоединились ко мне. Мы не подчиняемся никакому правительству, никакому суду, никакому своду законов. Мы не солдаты, не слуги закона, не политики. Мы воины.

— Какого черта это значит, сэр?

— Это значит, что мы воюем не за страну, не за закон, не за деньги, а за правду, — ответил Мартиндэйл. — Я верю в то, что мы знаем, в чем правда, и все просто. Твой брат Пол знает закон. Ты, Хэл и Крис солдаты. Мы все из разных слоев общества, с разными взглядами и разным жизненным опытом. Но мы все здесь, прямо сейчас. На то есть причина. Вне зависимости от того, какая на вас форма, кем бы мы не были, мы воины. Мы из воинского класса. Без званий, флага и хозяина. Мы сражаемся за правду.

— Иногда нам придется сражаться на таком уровне, Мак, — добавил Пол Маклэнэхан. — Ты сам сказал мне это, когда я впервые надел эту броню, там, в Сакраменто. Это не было ни хорошо, ни приятно, но это сработало. Ты научил меня тому, что иногда так и надо.

— И послушай вот еще что, Патрик. Я не заставлял тебя требовать от Казакова заплатить нам, — добавил Мартиндэйл. — Я предложил выжать его, чтобы мы могли помочь тем, кто пострадал от него, но не я пришел к нему с телефоном и номерами счетов, это сделал ты. Ты мог просто сдать его жандармерии, не дав ничего сделать. Но ты сделал это, потому что всерьез не думал, что Казаков предстанет перед судом, а даже если он и отправиться в тюрьму, то не надолго, и страдать он там не будет. Ты считал, что единственный способ сделать ему больно, это отнять у него то, что он любит — деньги. Я согласен.