К 08.55 следующего утра русские закончили концентрировать ствольную и ракетную артиллерию и проводить разведку целей – и начали артиллерийскую подготовку. Артиллерии у них было довольно много: собственно, именно ею русские компенсировали слабость своих мотострелковых частей, удерживающих противника в «котле», располагающемся так близко от государственной границы. Артиллерия была преимущественно устаревшей: буксируемые М-46, Д-30, Д-20, два дивизиона РСЗО 9К51 «Град» и еще один, вооруженный не сильно удачной и не особо популярной системой 9К59 «Прима»: чуть ли не единственной на всю армию. Но для ударов по открытой живой силе противника, по скучившейся для дозаправки технике, преимущественно легкобронированной и такие орудия были пригодны.

Артиллерийская подготовка длилась 40 минут ровно: минута в минуту до восхода солнца. По ее окончании три завершившие сосредоточение мотострелковых бригады и одна моторизованная (из состава ВС Республики Узбекистан), а также учебный танковый батальон Северо-Западного фронта перешли в наступление. Имеющее своей целью недопущение выхода к российско-финской границе сводной боевой группы «С» и ее дальнейший разгром. Общевойсковой бой с полным напряжением сил обеих сторон длился еще двое суток, почти без перерыва. Русские несколько раз были вынуждены разрывать контакт и вновь наносить мощные ракетно-артиллерийские удары по потерявшим подвижность и закапывающимся в землю войскам противника. Постепенно они начали наращивать свою воздушную группировку: в текущих условиях даже переброшенный аж из-под Мурманска учебный полк с полудюжиной «Ми-24» и парой «Ми-35М» оказался козырем высокого номинала.

Исход сражения оставался неясным вплоть до утра 25 января, когда принявший на себя командование остатками сводной боевой группы испанский полковник счел дальнейшее сопротивление и невозможным, и излишним. Большинство остающихся в его распоряжении офицеров и солдат были ранены и/или обморожены, техника потеряна почти полностью, а немногочисленные уцелевшие к этому часу боевые машины остались совершенно без топлива. Окончательно подошли к концу боеприпасы и медикаменты. Наконец, просто любая попытка развести костер для обогрева вызывала на себя артиллерийский огонь. Переданное парламентером требование полковника «проявить хотя бы минимальную гуманность» и дать его людям согреться, было встречено русским генералом возмутительным наглым смехом. Тот передал испанцу свои ответные требования, но они не сопровождались никакими действиями по прекращению огня и тому подобным. Противопоставить этому было уже нечего, а финны так и продолжали молчать. Хотя число полученных ими дипломатических посланий превысило десяток, а их тон последовательно становился все более угрожающим, Саули Нийнисте решил не рисковать. Возможная кара русских за нарушение подписанных им неполный месяц назад договоренностей являлась угрозой прямой и явной. Реальной и непосредственной. Неизбежной. Очевидно, она показалась президенту Финляндии более страшной, чем также неизбежное, но все же лежащее в будущем наказание со стороны США, Испании и Хорватии. Президент Нийнисте хорошо помнил родную историю: в 1944 году Финляндия отделалась очень и очень легко именно потому, что и Сталину, и Гитлеру было чем заняться. С их страной могучий сосед мог обойтись тогда много и много хуже. Могло быть совсем плохо. Поэтому ни во время Арденнского наступления, ни во время Балатонского – да, действительно готовых опрокинуть Западный и Восточный фронты и продлить существование нацистской Германии еще на год, – Карл Маннергейм и Юхо Кусти Паасикиви даже не подумали чем-то помочь бывшему союзнику. А сидели очень тихо и очень мирно. Потому что были реалистами. Без бронетехники, авиации и флота. Под боком у окончательно тогда озверевшего и развернувшегося в Европе во всю мощь русского медведя.