Тревожусь я напрасно.

Маленькая фигурка подламывается в коленях, падает.

«Папа…»

Я мчусь туда, но очень медленно, пробираясь и продираясь сквозь непроходимые завалы.

Целую вечность мчусь.

Жужу больше не слышу.

* * *

Три пули прошили ее насквозь. Легли кучно, входные отверстия можно ладонью накрыть. Скупая короткая очередь. Сталкерская.

Потом был еще один выстрел, с близкой дистанции, в голову… Возможно, он и не требовался, одна из первых пуль попала в область сердца… Но кто-то не хотел рисковать.

Глаз у Жужи нет. Вместо глаз зияют провалы, заполненные свежей, не запекшейся кровью. Выглядит это страшно.

Однако гораздо страшнее другое – Жужа еще жива.

Трудно жить с простреленным сердцем… Но она жива.

Я стою рядом с ней на коленях… Я держу ее за руку, чувствую слабеющий пульс. Я говорю с ней.

Она не отвечает. Ни словами, ни мыслями. Я все равно говорю.

Я говорю о врачах Вивария, ты просто не знаешь, малышка, какие там замечательные врачи, они и меня вытаскивали не раз, вытащат и тебя, и мы еще посидим у очага в Красном Замке, и под его сводами будут кружить птицы, прекрасные, разноцветные и сияющие…

Я много чего говорю, она не отвечает, и я не знаю, что сказать еще, и говорю просто: не уходи, дочка…

Она уходит. Пульс все слабее.

Тогда я ору, я истошно воплю, я обращаюсь к поганому дьяволу в поганом плаще и не понимаю, кричу вслух или мысленно.

Слышишь, ты, ору я, что ты там говорил про починку людей от любых поломок, даже от смерти?! Давай сюда и бери взамен душу и «попрыгунчики», все бери, но дай мне хоть на…

В голове раздается тихий-тихий голосок Жужи. И мгновенно, на полуслове, обрывает мой истеричный вопль.