Он поднялся, выбрался из овражка. Огляделся. Во все стороны, сколько хватал глаз, тянулась унылая, слегка холмистая равнина. Метелки сухой травы, что шелестели под ветром, клочковатые облака, плавные очертания холмов, – к этому миру привыкнуть будет легче, чем к Чертову Коромыслу или к Пыльной планете, хотя вряд ли здесь будет так же комфортно, как в Санатории на Эдеме.

Справа, примерно в километре от овражка, виднелась серая щетина леса. А слева, у самого горизонта, чернели развалины. Все-таки – цивилизация. Человек уныло вздохнул, цивилизация – это всегда проблемы.

Он взобрался на невысокий холм, точнее – на гребень широкой плоскодонной котловины, посреди которой лежало нечто, напоминающее форштевень гигантского парусника или корпус исполинской опрокинутой ракеты. Из опутанного петлями высохших растений утолщения торчала ржавая мачта, ощетинившаяся перпендикулярными штырями. В конструкции этого сооружения было что-то неуловимо знакомое. Быть может, он видел нечто похожее в голливудском фильме или в какой-нибудь компьютерной игре.

Человек двинулся вдоль гребня. До центра котловины, где покоилась конструкция, было не меньше километра, но даже на таком расстоянии сооружение поражало воображение. Какого же уровня развития успела достичь здешняя цивилизация, если позволяла себе такое? Неудивительно, что все здесь теперь разрушено. Фаги не могли оставить без внимания океан техногенного излучения, который наверняка заставлял планету сиять на весь ближайший космос, подобно маяку.

Человек осознавал, что поверженная громада может оказаться источником радиации, но искушение подойти поближе было слишком велико. Да и не походила на радиоактивную пустошь местность вокруг руин. К корпусу подступили деревья, над решетчатым утолщением, напоминавшим исполинскую корзину для мусора, кружились птицы. Человек нашел даже тропинку, что вела с откоса ко дну котловины. Если есть тропинка, значит, кто-то по ней ходит. А если ходит, значит, бояться нечего.

Человек спустился и, петляя между заросшими валунами угловатой формы, направился к конструкции. Он прошел около половины пути и вдруг остановился как вкопанный. Это было как вспышка, но которая не ослепляет, а, наоборот – обостряет зрение. Низкое небо с клочковатыми облаками, метелки сухой травы, котловина с поверженным левиафаном, над которым кружились черные птицы, – все в один миг прояснилось и наполнилось смыслом.

«Боже мой, – подумал человек. – Все оказалось так просто…»

Ноги у него вдруг ослабели, и он присел на угловатый валун, машинально провел по камню рукой, полюбовался собственной ладонью, испачканной кирпичной крошкой пополам с известкой. Потом посмотрел на изломанное бетонное тело Останкинской телебашни, лежащей поперек городских кварталов, разрушенных ее падением. Или – неумолимым течением времени. Или – нашествием фагов, привлеченных излучением башни. А вернее – и тем, и другим, и третьим. И четвертым. И пятым…