В книге было всё. Все истории. Все жизни. Каждое мгновение, ставшее прошлым, и каждое, которому только предстоит осуществиться, уже описано на этих страницах. Даже этот момент, который происходит здесь и сейчас.

– Да, – прошептала Сефия.

– И ты принесла ее?

Сефия с трудом подавила в себе желание посмотреть на свой мешок.

– Наверное, нет, – предположила Танин, улыбнувшись и откинувшись на спинку кресла.

В руках она вертела серебряный перочинный ножичек, лезвие которого сверкало, отражая свет канделябров.

– Надеюсь, твои родители научили тебя быть осторожной, – сказала она.

– Мои кто?

Маленькая морщина появилась у Танин между бровями.

– Ты хочешь сказать, что они ничем с тобой не поделились? Откуда же тебе всё известно?

Стоящий рядом Стрелец нетерпеливо похлопывал себя по щеке четырьмя пальцами. Это был условный знак; он хотел, чтобы Сефия разузнала всё об этой женщине – точно так же, как она поступила с барменом в Эпидраме. Сефия сузила глаза и попыталась вызвать свою способность проникать в суть вещей и людей.

Тысячи золотистых пятнышек света заструились в воздухе, вдоль стен и под потолком, взвихриваясь вокруг огня свечей; но, стоило потоку этой золотистой пыли приблизиться к Танин, как она подняла руку и отогнала ее. Золотые нити рассыпались и, упав на пол, превратились в хлопья пепла.

Сефия широко раскрыла глаза:

– Как вам это удалось?

– Твой отец постоянно говорил: использовать свою способность видеть по отношению к другим, читать других – значит показывать плохое воспитание.

Сефия вскочила.

– Вы знали моего отца? – спросила она.

– А разве ты не знала? – вопросом на вопрос ответила Танин, улыбнувшись улыбкой, похожей на лезвие косы.

Всё повернулось таким образом, будто Сефия наконец сделала верный ход, хотя и не понимала, в какую игру они играют и каковы в этой игре правила.

– Не знала чего?