Затем положила Книгу на крышку стола, погладила потертую обложку и принялась своими элегантными, испачканными в чернилах пальцами скользить по ее поверхности.

– Покажи мне, где спрятан последний фрагмент Амулета Воскресенья, – сказала Брака.

Танин открыла книгу. Страницы зашелестели. Танин голодными глазами смотрела на книгу, словно хотела поглотить слова, и вдруг…

Она подняла глаза. Вид у нее был такой, словно она забыла, где находится.

– Что такое? – спросила Брака.

Пальцы Танин мелькали среди переворачиваемых страниц.

– Что ты… Неужели Лон это сделал?

Стрелец нахмурился. Что она делает? Кто такой Лон? Его пальцы напряглись, стремясь вырваться.

Что бы ни искала Танин, она, похоже, нашла это, потому что закрыла Книгу и откинулась в кресле.

– Можешь говорить, что хочешь, – сказала она, помахав пальцами в воздухе, – но я считаю, что это – он. Тот самый, единственный.

Глаза Стрельца расширились. Брака пересекла комнату и обошла его кресло, наклонившись к нему так низко, что носы их почти соприкоснулись. Глаза ее были почти белыми, как глаза волка. Фыркнув, она провела ладонью по его щеке, отирая пот и кровь на его коже и волосах. Он только поморщился, когда ее рука коснулась его ран.

– Оставь его в покое! – крикнула Сефия.

Брака выпрямилась и отерла руку о штаны.

– Так ты тот самый, единственный, – проговорила он.

Достав нож, она взрезала Стрельцу рукав, обнажив ожоги на предплечье, и уставилась на них.

Со Стрельцом что-то происходило – словно он ломался изнутри, словно его органы один за другим взрывались, выплескивая внутрь кровь и желчь.

Он вспоминал.

Синяки, сломанные кости, наскоро заштопанные порезы.

– Перестаньте!

Голос Сефии был приглушен и доходил до него словно через толщу воды.