Для него это было не просто имя. Это была его профессия, его занятие и его страсть. До встречи с ним в лубянском подземелье Гончая и не подозревала, что чужая боль может кому-то доставлять удовольствие. Палач не просто получал удовольствие от ее мучений – они приводили его в экстаз. В те редкие мгновения, когда тиски боли отпускали ее сознание, Гончая видела перед собой лицо Палача и его горящие от возбуждения глаза. Похожие глаза она встречала только у законченных наркоманов. Палач и был таким наркоманом, но наркотиком для него служила не ханка и не косяк дури, а пытки обезумевших от страданий людей, на которые он был большой мастер.

– А это однопартиец и отчасти коллега Зоркого. Его зовут Левша, – представил Стратег спутника Палача.

Гончая перевела на него взгляд. Она не успела толком рассмотреть тех, кто напал на нее в палатке Очко, но могла поспорить, что Левши среди них не было. Человека с такой внешностью сложно было с кем-нибудь перепутать. Он не выделялся ни ростом, ни телосложением, а на фоне широкоплечего, коренастого Палача вообще казался дохляком. Но натруженные руки говорили о недюжинной силе, а обожженное с левой стороны лицо, покрытое сеткой мелких, но глубоких шрамов, и особенно черная повязка на левом глазу свидетельствовали о том, что ему приходилось бывать в переделках. Скорее всего, он был уже не молод, хотя Гончая допускала, что такое впечатление создают ожог и шрамы на лице.

Погруженный в свои мысли Левша ничего не ответил и даже не взглянул на Гончую. Что и говорить, колоритная подобралась компания – палач-изувер, одноглазый молчун, самопровозглашенный режиссер и побитая Гончая сука.

В конце концов, Стратегу надоело дурачиться, и он сменил тон на более серьезный.

– Приведи брамина. Мы будем ждать наверху.

Однако Палач, к которому относились эти слова, не сдвинулся с места.

– Без наручников эта отсюда не выйдет.

На Гончую он не смотрел, но она и так поняла, кого он имеет в виду.

– Надень, – приказал Гончей Стратег, подтвердив, что его обещание избавить ее от оков всего лишь пустые слова.

Гончая молча вернулась в допросную, защелкнула на руках оставленные на столе наручники и, выйдя оттуда, продемонстрировала Палачу скованные запястья. Но он этим не удовлетворился и затянул браслеты так, что наручники врезались в кожу.

– Теперь не разойдешься.

Гончая с трудом сдержалась, чтобы не застонать от боли. Вместо этого она, глядя в глаза Палачу, пропела строчку из старинного романса, подслушанного у своей матери.

– Мы странно встретились и странно разойдемся[3].