– Слушай, мне уже правда пора. Йозеф, наверное, не…

– Нет, ты чего, – я показываю на наши пустые стаканы, стоящие в одиночестве вдали друг от друга на поцарапанном зеркальном дереве. Было время, когда мы и не думали покидать такие бары, не заставив стол полностью опустошенными рюмками и одноразовыми трубками. – Где твое самоуважение, женщина? Давай еще по одному.

И она соглашается, но это не облегчает неловкость между нами. А когда она допивает новый стакан, встает, целует меня в обе щеки и оставляет сидеть одного.

И с тех пор я ее не видел.

– Сахиловская? – Вирджиния Видаура нахмурилась, копаясь в памяти. – Высокая, да? Дурацкая прическа, вот такая, поверх глаза? Ага. Кажется, один раз ты ее приводил на вечеринку, когда мы с Ярошем еще жили в доме на улице Юкай.

– Да, точно.

– Значит, она уехала на Северную косу, а ты снова вступил в Голубых Жучков – что, назло ей?

Как солнечный свет и дешевая металлическая мебель на кофейной террасе, вопрос блестит слишком ярко. Я отворачиваюсь от него к морю. Мне оно не помогало так, как Бразилии.

– Все не так, Вирджиния. Когда я с ней встретился, я уже был с вами. Я даже не знал, что она вышла. Последнее, что я слышал, вернувшись с Земли, – что она долеживала полный срок. В конце концов, она убила копов.

– И ты тоже.

– Ну да, но спасибо деньгам Земли и влиянию ООН.

– Ладно, – Видаура потыкала в свою банку кофе и снова нахмурилась. Кофе был так себе. – Значит, вы вышли в разное время и потеряли друг друга из-за разницы. Грустно, но случается сплошь и рядом.

За шумом волн я снова услышал Джапаридзе.

Вокруг гуляют трехлунные волны, и если пропустишь хоть одну, то она оторвет тебя от всех и всего, что тебе дорого.