Герцог Франсуа де Гиз и его брат Шарль, кардинал Лотарингский, получили, наравне с королевой, полную власть в стране. Но, в отличие от Екатерины, старавшейся сохранить религиозный мир, они были воинствующими католиками. По их настоянию Франциск издал ордонанс, по которому назначалась смертная казнь за участие в тайных протестантских собраниях, а дома, где они проходили, подлежали сожжению.

Франсуа подозревал, что причиной такой воинственности были личные интересы Гизов. Так, кардинал Лотарингский получал тридцать тысяч ливров в год от церковной десятины. В случае победы гугенотов, ратовавших за уничтожение налогов в пользу отдельных лиц, Шарль лишился бы дохода. Кроме того, де Гизы стремились погубить руководителей протестантов, короля Наварры Антуана де Бурбона и его брата Людовика Конде. Эти знатные аристократы, будучи принцами крови, имели право на участие в Королевском совете и могли уменьшить влияние Гизов в королевстве.

Что касается Франсуа, то он, хоть и считал себя истинным католиком, не мог не понимать, что гугеноты во многом правы. То ли под влиянием Нострдама, то ли в силу других причин, но он втайне сочувствовал протестантам, причем тем сильнее, чем более притесняли их де Гизы. Многие при дворе, как и Франсуа, прекрасно понимали их корыстные мотивы, и он не раз в приватной обстановке призывал Екатерину ограничить их власть. Она как могла пыталась нейтрализовать их воинственность, постоянно балансируя между интересами католиков и гугенотов.

Ежедневно и ежечасно королева занималась политикой, пытаясь предотвратить разгорающуюся религиозную войну и поправить финансовое положение страны. А ночью предавалась своему горю. Каждое утро она появлялась с опухшими глазами, и все придворные видели, как тяжело она переносит потерю.

Только сейчас Франсуа понял, какой страшный удар нанес своей королеве. Никакие предательства и пропавшие письма не могли сравниться с той болью, которую она переживала. Шевалье никак не ожидал, что Екатерина настолько любила своего неверного супруга, и уже почти жалел о содеянном. Смотреть в глаза королеве стало для него пыткой. Единственное, чем он себя оправдывал, было спасение брата. Франсуа испросил у Екатерины письменное помилование и лично повез его в Шатле.

Начальник стражи с поклоном принял у него бумагу и попросил подождать. Франсуа уселся на деревянный стул в холодной каменной приемной. Обстановка тут была сурова и малоприятна, но он решил запастись терпением: шевалье желал лично удостовериться, что сын Женевьевы освобожден.