– Прости, государь, нашу нерасторопность. Грешны, каемся и на милость твою царскую уповаем. Вот, царскую печать привезли да ключи от казны.

Димитрий величаво ответил:

– Не желаю омрачать начало своего царствия казнями да опалами. Потому прощаю вас и жду, что в другой раз не будете вы столь неспешны в исполнении моей воли. А теперь рассказывайте, что там на Москве?

Облегченно вздохнув, Шуйский поклонился и затараторил:

– Не усомнись, государь, всю жизнь будем тебе служить верно и петь славу твоей милости царской. А на Москве все для тебя складывается благополучно: Гаврила Пушкин с Лобного места прочитал грамоту твою, жители взбунтовались, Федора низложили да с семейством заперли в палатах годуновских. Ожидают слова государева, как поступить с ними. Люд столичный в нетерпении великом ждет прибытия твоего и венчания на царство. И дума боярская, и духовенство, и посадские – все жаждут прихода сына Иоаннова.

«Ожидают слова государева»… Это была одна из самых трудных проблем, которую предстояло решить Димитрию. Он давно думал, что же делать с юным Федором. Сослать? Опасно – живой, хоть и бывший царь, может стать знаменем для противников Димитрия. Убить? Страшно и подумать об этом: убить невинного шестнадцатилетнего мальчишку! Да и как посмотрят на это русские?

Димитрий обернулся к стоявшему рядом с троном Басманову. Тот, правильно поняв вопрос в его взгляде, выступил вперед и провозгласил:

– Царь не пойдет в Москву, доколе будут там люди, для него опасные. Слишком дорог для Руси единственный потомок царского рода, чтобы так рисковать.

Расчет Басманова был прост: он, как и Димитрий, пребывал в сомнениях по поводу участи Федора и потому решил отдать этот вопрос на волю провидения. Выразился он так, чтобы его можно было понять двояко, и потому решение судьбы бывшего царя останется на совести думы. Он велел лишь позаботиться, чтобы Федора не было в Москве, а там уж пусть бояре сами думают, и коли порешат его убить, так грех этот на них будет.

Димитрий понял и оценил замысел своего советника: «Ай да Басманов, ай да молодец! Теперь, даже если Федора убьют, никто не сможет обвинить меня в смерти предшественника, я всегда могу сказать, что требовал лишь его высылки из Москвы».

Между тем Шуйский, в очередной раз поклонившись, ответил:

– Все поняли, государь, исполним волю твою.

* * *

Что же делать? Этот вопрос бесконечно задавал себе тот, кто еще несколько дней назад назывался царем московским – Федор Борисович Годунов. По ночам он подолгу не мог уснуть, а заснув, метался в постели, мучимый дурными снами. За себя он почти не боялся – несмотря на юный возраст, он был человеком мужественным и готов был со смирением принять смерть, коли на то будет Божья воля. Но мать? Сестра? Им-то за что это? Нельзя ли как-нибудь повлиять на это дело, что-то изменить, чтобы их миновала страшная участь? Как? Попытаться умилостивить палачей? Попробовать сбежать? Надо, что-то надо делать, невыносимо просто сидеть и ждать смерти!