Когда с маскировкой было покончено, в степях уже близилось время к сумеркам — по расчётам, как раз к темноте группа диверсантов должна была добраться до Семере. Примерно час они шли по пересечённой местности, потом Домино вывел всех на разбитую асфальтированную дорогу, ранее — главный путь сообщения между Великой равниной и Севером. Почти сразу их взяла на борт одна из следующих в Семере грузовых машин — их шла целая вереница, изредка перемежаемая броневиками, но на борту каждой машины было больше людей, чем оружия. И раненые среди них преобладали.

Ещё через час грузовик прибыл на первую линию полевых госпиталей, ближайшую к городу, где должны были помогать пострадавшим, получившим наиболее тяжёлые ранения. Киллиан с Адамасом, притворившимся совсем замученным солдатом в полуобморочном состоянии, выбрался последним, и, не успел тот окунуться в знакомую атмосферу полевого военного лагеря, как совсем близко от них раздался возмущённый голос:

— То есть как — не пускают?!

Кто-то вполголоса неразборчиво ответил, и первый говорящий громко перебил его:

— И когда будут? Утром?.. Следующим днём?! Они там с ума посходили? Им надо, что ли, пол-армии трупов? У меня другу ногу оторвало!

Завязалась перебранка: похоже, второй говорящий уже устал объяснять всем прибывающим раненым одно и то же. Киллиан шепнул Адамасу:

— До ночи явно придётся посидеть со страждущими. Семере охраняется, вход только по пропускам. Домино уже подал знак, что мы присоединяемся к одному из костров.

— Сразу видно, что Брутусу плевать на собственную армию, — презрительно отозвался Адамас. — Но ничего удивительного: вряд ли ему нравится ходить под Марком…

— Ну, тебе лучше знать. А теперь молчи, приближаемся к людям.

Спереди нарастала уже другая разноголосица — это Цезаря и Домино встречали солдаты, собравшиеся на одном из лагерных пятачков у огромного костра. Киллиан сгрузил Адамаса в какой-то угол, и тот, чуть сдвинув с левого глаза повязку и одновременно прикрывая его якобы положенной на больную голову рукой, стал наблюдать за происходящим.

Члены группы Адамаса сидели спиной к нему в шаге, на разномастных, тёмных и светлых, камнях — такие же окольцовывали кострище. Вкруг огня расселись и разлеглись потрёпанные войной солдаты всех возрастов в уже настолько запылённой форме, что было невозможно сказать, кто к какой организации относится. Лица у них по большей части были злые и недовольные, лишь у двоих Адамас вместо злости увидел смертельную усталость и, вместе с ней, смирение.

— Вконец он там офонарел, преемник этот азатовский! — громко возмущалась девушка-кейера, судя по голосу, та самая, которую было слышно в лагере, как только их грузовик выпустил пассажиров. — Азат так к своим солдатам никогда не относился! Тоже мне — преемник! Захватчик — вот он кто! Небось он же его и убил!..