— А что вообще происходит? — мягко спросил Домино. Сидящий рядом с кейерой рейтер в неожиданно тёмном камуфляже — очевидно, с горной ставки — положил ей руку на плечо, прося утихнуть, и размеренно ответил, каждым звуком сообщая свою неприязнь к новой власти:

— С тех пор как здесь образовалась блокада, сюда все войска стекаются. У Брутуса именно тут основные силы — и ресурсы. Там — почти ничего не осталось. Соответственно, все пострадавшие в боях, кто может, тоже идут сюда за помощью. А он выставил часовых вокруг Семере, закрыв и его, и главный госпиталь. Город небольшой, это вполне реально. И теперь раненых пускают, только если засевшие в нём офицеры разрешат нарушить их уединение.

— Подорвала бы с удовольствием каждого! — опять завелась кейера, лихо тряхнув короткими волосами, отсвечивающими золотом в отблесках огня, и очень напомнив этим Адамасу Сати. — Вы слышали, что он в городах-побратимах творил, нет? Оплот Азата, сердце Севера — а его бойцы прошлись по улицам как саранча! Либо в ножки «освободителям» падаешь, либо твоей головой украшают дверь твоей же квартиры! А брошенные дома они специально разгромили, сказали: «Чтоб возвращаться было некуда всем сбежавшим крысам!» Мародёры чёртовы!

Она задохнулась — и вдруг, единым всплеском закрыв лицо руками, глухо заплакала. Рейтер прижал её к себе, опасно щурясь.

— Да, беспредел, — тихо и с ненавистью проговорил он. — Из огня да в полымя. Так же при Зебастиане было, я, правда, тогда был ещё подростком, но общее это состояние страха и до меня дошло. Азат просто власть взял, говорил: «Почему Севером должны управлять ГШР с МД, когда мы и сами отлично справляемся?» А этот только всех запугивает. Против него и слово боятся сказать. И вот эта блокада сразу двух важнейших городов — не запугивание ли?

— Извините, я вас прерву, — Цезарь поднялся бесшумно, под непонимающими взглядами обошёл костёр и скрылся за нагромождениями близко стоящих ящиков и коробок с неизвестным содержимым. Кейера даже перестала плакать — опустила руки, прислушиваясь вместе со всеми к странным звукам, доносящимся из-за ящиков. Но подозрение на её жестковатом для девушки лице оформиться не успело: Цезарь вышел и почти сразу к самому костру, в прореху в кругу сидящих швырнул носом вперёд молодого солдата-хетта со связанными за спиной руками. Хетт, под глазом которого наливался фингал, с ужасом уставился на пляшущее в нескольких сантиметрах от него пламя.

— Слово, говорите, боятся сказать? — с мрачной усмешкой переспросил Цезарь и помахал в воздухе телефоном. — Ничего удивительного, когда каждое твоё слово и даже жест могут быть записаны. Так что поосторожнее.