Под высокой перчаткой — вороненая тусклая сталь. Механическая рука старой модели, трубчатая, повторяющая контуры скелета. Россыпь тусклых огней — индикаторов. Пара кнопок. Мелких, утопленных в сталь. Одну из которых Хуан сейчас и вдавил.

Сверкнула вспышка, ноздри защекотал озон. Эрвин сморгнул раз, другой, прогоняя из глаз радужное, слепящее марево.

Троерукий Хуан надел перчатку назад и довольно усмехнулся:

— Резака нету, зато пушка есть. Не в лесу живем. По ушам, ласковой песней — тихий, уверенный гул. Слева, с холма. «Комма Ахт» разворачивала башню назад. Медленно — два длинных, ребристых ствола еще довольно дымились. Эрвин перевел взгляд — в только что построенном здании красовалась аккуратная дыра — четко, как раз по размеру входного проема — присвистнул и сказал:

— Хорошо живете.

— Не жалуемся, — усмехнулся под нос председатель, явно довольный эффектом, — управление тут и ручное тоже. Пульт у меня. Делать нечего — рядом с югом живем. С самым что ни на есть языческим югом. Оттуда что ни день люди бегут. И Черный Гарри, Дювалье и его орлы меня уже прощупать пытались. Не раз и не два.

— И как?

— Теперь богу о результатах докладывают, или — ежели по их ухвату судить — скорее, дьяволу.

— А сами чего сидите? Народу вроде много, на вид лихой, драконов валит на раз, с винтарем даже ребенок возиться обучен — чего ждете? Собрать парней да навести шороху…

— Нельзя, — сердито рявкнул Хуан. Тяжело, аж засопел от обиды, — указивка у нас. С верху, самого. тут он сердито махнул рукой. И вправду наверх — на север и чуть выше, на горизонт. Туда, где в алом закатном мареве плавали золотые кресты Сан-Торрес де Ультрастелла.

— Указ строгий. Сидеть тихо, божий мир не нарушать, на провокации не поддаваться. Кто нарушит — святые отцы нафиг отлучат, мама сказать не успею. Так что сиди тихо, щенок. Рано тебе учить старших.

Сказал и пошел, даже не обернувшись на свежепостроенный амбар. Вроде и нужное дело сделали и алый цвет почернел наконец. А настроение у троерукого Хуана стало почему-то совсем не праздничное. И солнце в глаза — уже алелеющее первым закатным блеском.

А Эрвин посмотрел ему вслед, пожал плечами, походил — руки в карманы — вокруг амбара туда и сюда… Просто так, глядя на высокое синее небо и плывущие на юг белые облака. Долго глядел. Пока на Ирину Строгову не напоролся. А у той улыбка до ушей… И на плечах — небрежно наброшенная парадка, коса через плечо и ботинки хрустят по гравию — мягко так. Изящно. Нежно даже. Совсем не то, что его флотские, подкованные сапожищи. Окраина деревни, пряные, увитые цветами заборы теплый ветер и алое солнце в лицо. Ей в спину ему в лицо. Фигура — вся — точеным, резным силуэтом в теплом закатном мареве. Как тогда, пять месяцев назад, на летном поле Семицветья… Эрвин невольно тряхнул головой, отгоняя морок. Протянул руку — тоже невольно, поправить волосы. Ирина тоже сделала шаг вперед. Ладони соприкоснулись. На мгновение. На одно, немыслимо короткое мгновение. Эрвин тряхнул головой еще раз. И предложил прогуляться… Раз других дел больше нет… Фраза вышла коряво, но… Но Ирина взяла его под руку и сказала — «да», прежде, чем он успел понять, что делает.