— Выйдите во двор, подышите, вас позовут, если понадобитесь.

Наружу они рванули чуть ли не наперегонки. Только отец Эмиль остался стоять в изножье кровати, созерцая причиняющее боль зрелище.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Вчера вечером.

— И она уже была такой?

— Нет… нет. Она выглядела сильно больной, истощенной, не в своем уме, но… это ужасно!

Клирик говорил искренне — то, что он видел, и было ужасно: зубы девушки превратись в набор острых клыков, торчавших из почерневших десен, глаза казались парой разверзнутых гноящихся ран, на правой стороне лба вздулась крупная шишка, а на левой точно такая же шишка уже лопнула, и из нее показался кончик маленького острого рога. Вдобавок ко всему пальцы на руках и ногах одержимой начали чернеть, будто их осмолили.

— Посторожите ее, отче.

Кухня в доме семейства Летье была огромной, просторной, и по деревенскому упрощенному укладу она же являлась и столовой. Хозяин сидел на одном из тяжелых основательных стульев, и в дрожащей руке его была кружка с вином. Без слов он подвинул бутылку в сторону Тобиуса, когда тот приблизился.

— Я только что смекнул, что не пригласил гостя за стол, — едва живым голосом проговорил пейзан, — жена бы меня убила за такое. В кладовке много снеди, сыры, окорока, колбасы, ни в чем себе не отказывай, только… сам, сам. В доме больше никого нет, некому ухаживать за гостями.

— Никого? — Тобиус выглянул сквозь светлое окошко во двор, где один из помощников хозяина опорожнял желудок, стоя на четвереньках, — наверняка не столько от отвращения к увиденному, сколько от пережитого ужаса.

— Отправил жену к ее сестре, и сына следом. Она противилась, хотела быть рядом с дочкой, но это убивало мою жену, она теряла цвет и серела как труп после получаса вместе с Сабиной.

— Сабиной? Красивое имя, соломейское.

— Да, — Летье приложился к кружке, вытер рот рукавом, — моя жена из соломейских цитаро. Дочку я ей позволил назвать, но сыну дал наше, архаддирское имя. Славный мальчик мой Гийом, слава Господу-Кузнецу за него, за то чудо, которое он нам ниспослал.

— Слава… — Тобиус осекся и облизнул губы, чувствуя острое желание сделать глубокую затяжку. — Вы уже упомянули о некоем чуде.

— Что? А, да. Господь долго не посылал нам детей, а потом родилась Сабина, и мы с женой поняли, что и это благословение.

Тобиус вспомнил о семье кузнеца из Пьянокамня. В деревенских семьях во все времена редко бывало меньше пятерки детишек, а чаще их насчитывалось вдвое больше, но порой Господь-Кузнец просто не давал.

— Я ведь фермер, знаешь, довольно известный в здешних краях. У меня коровье стадо в несколько сот голов, молочная ферма, маслобойня, семейное дело. С детства Сабина за мной по ферме бегала, а я ее учил, готовил к наследованию, но семь лет назад жена родила Гийома, и уже двоих детей я стал учить, что и как. Сабина, конечно, старше, но Гийом — мальчик, и дело достанется ему, а дочь обойдется богатым приданым, как положено… так я думал до всего этого. Неделю назад моего единственного сына потоптала корова. Он заметил отбившегося от матери теленка, отвел его к стаду, а дурная телка неправильно истолковала и взбесилась. Боже, я думал, что сердце разорвется, когда увидел его еще живое, сломанное тельце. Мальчик никогда не был особо крепким, а тут… я привез из города лучших лекарей, каких нашел, но они лишь качали головами и советовали молиться, дабы он поскорее отмучился. И мы молились, но не о том, а о чуде…