Сходства с человеком в существе, оказывается, было гораздо больше, чем с лягушкой. Пальцы, несмотря на перепонки, были явно приспособлены для хватания. От выпроставшихся серо-голубоватых внутренностей неприятно попахивало, и путники не стали задерживаться лишнего. В окружающем тростнике слышалось скрытое шуршание – вероятно, за ними шли по пятам.

Через четверть часа за болотом завиднелись невысокие холмы. Тростник по бокам пошел реже, так что и местность начала просматриваться метров на десять. Между тем шуршание не умолкало, хотя куда ни глянь, ничего не было заметно ни по ту, ни по другую сторону.

Теперь, чтобы расчистить дорогу через болото, не требовался «жнец». Стебли отстояли друг от друга на достаточное расстояние и не составляли препятствия. А вот зыбь под ногами стала более коварной. В одном месте Найл лишился обоих башмаков; пришлось выковыривать их из вязко чавкающей черной грязи, издающей знакомый гнилостный запах, к которому путники, кстати, так уже привыкли, что не обращали внимания.

И надо же, когда до суши было уже рукой подать, Манефон, коротко вскрикнув, вдруг провалился по пояс. Найл с Доггинзом спешно похватали его за руки и начали дружно вытягивать.

– Берегитесь! – рявкнул вдруг он.

Они обернулись. Навстречу им, мелькая среди редких стеблей тростника, неслась во всю прыть огромная орава человеко-лягушек. Доггинз, а за ним и Найл отпустили руки Манефона (тот в ту же секунду ушел обратно в темную жижу) и похватали «жнецы». Доггинз пальнул первым. Голубое пламя, рванувшись, без труда прорезалось через бегущих и подпалило сзади них тростник. Удивительно, но уцелевшие как ни в чем не бывало продолжали нестись в их сторону. Найл выстрелил, целясь по ногам, и с грозной решимостью медленно повел «жнецом» из стороны в сторону. Ему претило губить живое, поводя смертоносным лучом, словно косой, но иного выхода не было. Создавалось впечатление, что существам этим не присущи ни страх, ни чувство самосохранения; единственная их цель – уничтожить незваных гостей, неважно, какой ценой.

Атака захлебнулась так же неожиданно, как и началась. Зыбь вся как есть была усеяна белесыми телами, в большинстве срезанными под колено (эти все еще извивались и подергивались). От других оставались лишь обугленные останки: Доггинз использовал «жнец» на большой мощности. В воздухе стоял удушливый запах горелой плоти. Найл опустил ствол. К горлу подкатывала тошнота. Доггинз палил навскидку до тех пор, пока не исчезли последние признаки движения. Раскаленный ствол «жнеца», когда он положил его на мокрый грунт, зашипел.