И подписал.
* * *
Думаю, что яснее выразить свои намерения я вряд ли смог бы, учитывая, что написано было все на аптечном прилавке, а в ухо мне орал музыкальный автомат. Не должно быть и тени сомнения, что в случае, если со мной что-то стрясется, деньги и ценные бумаги достанутся Рикки, и ни Майлзу, ни Белл не удастся их у нее отнять.
Но если все пройдет нормально, я попрошу Рикки вернуть конверт, когда мы встретимся. Я не стал делать передаточную подпись на обороте сертификата, где была типографским способом отпечатана форма. Тем самым я надеялся избежать бумажной волокиты, когда придет время вернуть акции в свою собственность, – для этого мне достаточно будет просто порвать свое заявление.
Я вложил сертификат и заявление в маленький конверт, запечатал его и вместе с письмом Рикки засунул в большой конверт. Потом написал на нем адрес лагеря скаутов, приклеил марку и бросил в почтовый ящик рядом со входом в аптеку. Из надписи на ящике свидетельствовало, что корреспонденцию заберут минут через сорок; у меня словно гора с плеч свалилась, и я забрался в машину с легким сердцем… не потому, что сохранил свои сбережения, нет. Просто я решил свои самые важные проблемы.
Ну не то чтобы решил их, но, по крайней мере, больше не убегал от решения, не прятался в нору, изображая Рипа ван Винкля,[39] и не пытался утопить проблемы в этиловом спирте различных вкусовых оттенков.
Конечно же, я все еще хочу увидеть 2000 год, но просто сидя на своем месте. И я обязательно увижу его – когда мне стукнет шестьдесят и я еще буду достаточно молод, чтобы свистеть вслед проходящим красоткам. Куда торопиться? Прыжок в следующее столетие за один Долгий Сон нормальному человеку вряд ли понравится. Словно увидишь конец фильма, не зная, что же произошло в середине. Последующие тридцать лет мне стоит просто радоваться течению жизни, и тогда я, наверное, лучше сумею понять 2000 год, когда он наступит.
А сейчас я собирался дать бой Майлзу и Белл. Может, я проиграю, но им встреча со мной тоже даром не пройдет. Так мой Пит в старые добрые времена, возвращаясь домой весь в крови после очередного боя, все-таки громко заявлял: