Вот тут-то я и вспомнил, что мне помешали прихватить с собой Пита.

Я немедленно переместил Белл и Майлза из папки «Отложено» в папку «Срочно». Они пытались убить моего кота.

Они больше чем убили его – они обрекли Пита на одичание… Он влачил остаток своих дней, шатаясь по задворкам в поисках объедков. Он стал тощим и ободранным, его добрая душа очерствела, и он возненавидел всех без исключения двуногих тварей. Они дали ему умереть – а он, конечно, не мог дожить до моего пробуждения, – и умер он в уверенности, что я его бросил. Они мне заплатят за это – если они сами еще живы. О, трудно выразить словами, как я надеялся, что они еще живы!

Тут я обнаружил, что стою в изножье своей койки, вцепившись в спинку, чтобы не упасть. Из одежды на мне была только пижама. Я огляделся, прикидывая, как мне вызвать кого-нибудь из персонала. Больничные палаты за тридцать лет, что я спал, изменились мало – на первый взгляд. Только вот окна не было, и я не мог понять, откуда поступал свет. Больничная койка, насколько я помнил из прошлого, напоминала прежние: высокая и узкая, но сконструированная не только как место, на котором спят; под сеткой матраса располагались какие-то трубы, еще ниже, видимо, имелся и модернизированный ночной горшок. Прикроватная тумбочка составляла единое целое с койкой. При других обстоятельствах меня, может, и заинтересовала бы незнакомая конструкция, но теперь я сосредоточил внимание на поисках обычного звонка, которым вызывают сестер или нянечек, – мне нужна была одежда. Но звонка не оказалось. Зато я обнаружил то, во что он трансформировался, – клавишу на боковой стенке тумбочки, которая оказалась совсем не тумбочкой. Я случайно нажал на нее, когда искал звонок, и на экране, вмонтированном напротив изголовья, зажглась надпись: «ВЫЗОВ ПЕРСОНАЛА». Почти тотчас же экран мигнул и на нем появились слова: «ПОЖАЛУЙСТА, ПОДОЖДИТЕ МИНУТКУ».

Очень скоро дверь палаты скользнула в сторону и появилась медсестра. Судя по ее виду, медсестры тоже не очень изменились. Эта оказалась в меру привлекательной, со знакомыми ухватками хорошо вымуштрованного сержанта. На ее коротко стриженных, лилового цвета волосах чудом держалась маленькая нарядная белая шапочка, и одета она была в белую униформу. Странного покроя, она прикрывала одно и не скрывала другое, совсем не так, как в 1970 году. Впрочем, женская одежда, даже рабочая униформа, всегда этим отличалась. Так или иначе, в любом столетии можно безошибочно признать медсестру только по одной манере держаться.

– Возвращайтесь в кровать!