— Раны тяжелые, — Винсент выдавил слова, с неохотой признаваясь самому себе. — Стрелы вытащили, но…я не могу ничего обещать.

 Дыхание перехватило до тошноты, и Терис прикрыла глаза. Ни мыслей, ни связных слов, только накрывающее волной чувство, как все рушится на части. Вязкий, беспросветно-черный кошмар наяву, от которого невозможно избавиться, как ни пытайся, и все прежде сказанные вампиром слова о том, что все будет хорошо, уже не имели никакой силы.

 — Но ведь можно что-то сделать? Зелья...

 — Зелья есть, но этого мало. Иногда они делают только хуже. — стол снова скрипнул под обманчиво хрупкими пальцами, — Я...мог бы обратить его, но он не будет мне за это благодарен. Эта не та жизнь, ради которой стоит бегать от смерти, — вампир сел, и холодная рука коснулась щеки Терис. — Все еще может обойтись.

 Она попыталась кивнуть, до боли четко осознавая, насколько все плохо. Еще недавно вампир говорил, что все обойдется, не слишком в это веря, а теперь даже не пытался врать. Может, обойдется. А может...

 — Я могу хоть чем-то помочь?

 — Нет. Не ходи к нему, он...в сознании и не в лучшем расположении духа. Тейнава остался на случай, если придет кто-то из Черной Руки. Они скоро все узнают, пошлют кого-нибудь.

 — Они могут помочь? Там ведь должен быть целитель... — Терис не договорила, встретившись взглядом с вампиром, глаза которого были лишены всякой веры в ее слова.

 — Приедет курьер, будет выяснять детали и записывать. Черная Рука будет недовольна, захочет все узнать, а наше положение... — Винсент осекся, решив, что дальнейшего ей знать не следует, но непроизнесенные им слова уже были поняты.

 — Очень шаткое. И теперь все еще хуже, — собственный голос прозвучал бесцветно и ровно, и осознание этого уже не пугало, а только глубже засасывала вязкая черная трясина глухого отчаяния.

 Вампир помолчал, не пытаясь возражать. Ему нечего было сказать, не было ни сил, ни смысла внушать, ей, что с их убежищем все в порядке. Верить в это было тяжело, наблюдая последние события, а после общения с Альгой и вовсе невозможно. И Винсент еще не знал о степени ее участия в устранении Харберта...

 — Тебе нужно отдохнуть, — мягкость в интонациях тщательно скрывала беспокойство и боль, — Ты все равно ничего не сделаешь.

 Слова доносились издалека, врезаясь в панцирь оцепенения и с каждым разом ударяя все слабее, донося только общий смысл. Она ничего не сможет сделать, будет лучше, если она отдохнет — живая и здоровая она нужна Братству. И все еще может быть хорошо, еще ничего точно не известно, и нужно если не верить в это, то хотя бы не забывать.