– Небось браниться станешь? А, Леон?

Ядвига Швеллер стояла у кустов. Стояла – это громко сказано. За пять лет тело женщины разучилось подчиняться. Если б рыжая Мэлис не подставила плечо – упала бы. Расшиблась. А так смотрите-ка: стоит.

– Ягод я не собрала… у тебя заказ: шесть кип юфти…

– Стану браниться. Обязательно стану, Яся, – хрипло выдохнул кожевник.

Он был старый-старый. Такой старый, что аж молодой.

– Должно быть, прибьешь?

– Должно быть, прибью. Почему нет?

– Ну да ладно, дело семейное…

– В семье разное случается, Яся…

– А ты чего здесь, на Варежке? Леон, ты чего?

– Ничего. Случайно я…

– За мной, что ли, шел?

– Ага. За тобой…

Слушая этот разговор, колдун отвернулся. Настоящему малефику уставом полагаются черствость сердца и твердость духа. Малефик, который настоящий, вроде корки на ране. А тут устав катится кубарем в Стылый Омут. Перед людьми стыдно. И в носу щиплет. Чтобы отвлечься, Мускулюс сунулся по ниточке амбит-контроля: успокоить нервы основной работой. После недавних событий уход-присмотр за лилльскими проказницами казался чуть ли не отдохновением, «Великой Безделицей», умножающей приток маны.

Сунулся.

Принюхался.

Мамочка моя, как изволила недавно выразиться сударыня лилипутка…

– Линя-а-а-а-ю-ю-ют!!!

Счастливый крик вздернул Ежовую Варежку на дыбы.