Абаддон уже смеялся.

– Настоящий сын Рогала Дорна. Никогда не выказывай эмоций, когда их можно заменить хором обетов и клятв.

Но это были не клятвы. Не совсем. Это были обещания. Он записал эти обеты, дабы его орден следовал им, однако это были его собственные слова – не клятвы для повторения его рыцарями, а обещание врагам.

Сигизмунд, некогда Первый капитан Имперских Кулаков, а ныне Верховный Маршал Черных Храмовников глядел на нас с мостика «Вечного крестоносца». И все же он не желал обращаться к нам. Мы были ниже него и не заслуживали ничего, кроме величественного пренебрежения.

Наш же мостик, напротив, взорвался шумом. В оккулус полетели вопли и крики, полные жажды убийства – до нас, наконец, дошло чувство облегчения от освобождения из нашей тюрьмы и невероятная правда о том, что нам противостоят наши былые враги. Это изгнало прочь то ошеломленное и бесполезное молчание, которое охватило нас после выхода в Кадианские Врата, и мы ознаменовали этот миг симфонией звериного рева и глумливого улюлюканья. Из глоток людей, пастей мутантов и вокализаторов шлемов легионеров раскатился шум – надрывная волна насмешек и ярости, от которой содрогнулся зловонный воздух на мостике. В этом звуке слышались радость, злоба и бешенство. Он освобождал. Очищал. Виндикта обрела голос.

Сигизмунд смотрел на нас так, словно мы были всего лишь воющими варварами. С его точки зрения мы ими и являлись. Он так и не обратился к нам напрямую, и не отступил от этого и сейчас. Он отдал приказ экипажу своего мостика и сбросил с плеч плащ, разоблачаясь перед грядущим боем.

– В атаку.

Ультио немедленно отреагировала: