В тот миг я проклял Изменчивого Бога, что было наибольшей близостью к молитве Тзинчу за всю мою жизнь.
Глядя, как на оккулусе множатся крапинки, появляющиеся из-за границы шторма, я произнес одно-единственное слово, чувствуя на зубах его мерзкий вкус:
– Даравек.
Он проследовал за нами. Я не знал, каким образом, не говоря уж о том, как он развил столь приличную скорость и насколько при этом пострадал его флот, но он был здесь, был позади нас, а наш флот уже полностью участвовал в прорыве блокады Черных Храмовников.
Если бы Даравек атаковал в этот момент, он мог – смог бы – прикончить нас. Мы бы никогда не оправились от такого разгрома между опускающимся молотом и несокрушенной наковальней, а он, истребив нас, покончил бы с оставшимися Черными Храмовниками и спокойно двинулся в имперское пространство, украв нашу славу.
Убей он нас здесь и сейчас, увенчав этим память о наших неудачах, единственным нашим достижением стало бы то, что мы вымостили ему путь.
– Ультио, – позвал я, – мы…
Корабль вздыбился вокруг нас. Скрежещущий удар обрушился с такой силой, что бесчисленное множество критически важных систем осталось без питания. Лампы погасли. Гравитация отключилась вместе с ними, а затем вернулась в десятикратном объеме и не в том направлении, более не удерживая нас на палубе, а швыряя назад. В сумраке засвистели тела, которые било друг о друга, круша кости, и размазывало по стенам и потолку мостика.