– А Симонс?

– Он до сих пор в Нью-Йорке. В таунхаусе мы поставили жучок, Симонс телефоном пользуется, но если и обсуждает что-то важное, то здорово шифруется. DSL-соединения мы тоже проверяем, но электронка у него закодирована, а нам не очень хочется просить помощи у другой организации.

«Возможно, нас слушает АНБ», – подумала Милли.

– Ваше нежелание понятно.

– Мы будем следить и копать дальше.

– Пока не обрушится тонна кирпичей.

– Мама всегда хотела, чтобы я стала бухгалтером, – со вздохом отозвалась Бэкка.

Через два дня Милли отвела Дэви к первому попавшемуся хирургу в Портленде, штат Орегон, и ему сняли дренаж.

– Рана до сих пор болит, – пожаловался Дэви. – Но я чувствую себя… чище. – Он повернулся вперед-назад, потом размял запястье. – И свободнее.

В тот же день обрушилась тонна кирпичей.

– Меня отстранили до окончания расследования моих должностных преступлений. Моего босса подстригли под ту же гребенку: пропали тысячи долларов, изъятых по закону об инвестировании капиталов, полученных от рэкета.

Милли зажмурилась и прижалась к стене у телефонной будки:

– Вам угрожает опасность?

– Это вряд ли. Разжалованный агент – это одно, убитый – совсем другое. Кроме того, тут компромиссный вариант. Если нажмут слишком сильно, мы отправимся к журналистам. В этом году выборы, а на слишком многих фото… этот человек в компании высокопоставленных членов администрации. Суть в том, чтобы замять дело, а не раздуть.

– Мне нужно поговорить об этом с Дэви. Будьте осторожны, хорошо?

– Разумеется, об осторожности я не забываю ни на минуту.

– На всех окнах ставни. Внутри ничего не разглядишь. Даже раньше, когда наблюдала за входящими и выходящими, я ни разу не увидела, что за дверью. Там еще этот навес…

Они стояли на крыше здания, расположенного через дорогу от манхэттенского таунхауса Симонса, но чуть дальше по улице. Дэви ел сэндвич с кебабом из курицы, купленный с лотка возле парка.