Первый не стал разубеждать Григорича, что никакие лодки из Петропавловска не дойдут к нему в течение ближайших суток никак, да и отправит их Гном совсем в другую операцию, точнее — в две другие, и Командующий с ним был согласен, правда, до войны, и осталось надавить на подводников, и чтоб лодки вышли навстречу совсем другим сражениям. Вроде, они не могли быть повреждены атакой Петропавловска.
Машка в закутке проанализировала ситуацию и нарисовала им за три минуты, как раз в перерыве между двумя совещаниями, картину Курильского боя:
— "Иней" и "Смерч" затонули, они утопили два таких же катера и два эсминца. "Мороз" погиб, выпустив все ракеты грамотно по японцам, а "Разлив" остался на ходу, но без ракет, и будет прятаться — не могу найти ему пока отхода. Взгляните, майор. Это наш новый "Стерегущий".
— Наш новый "Стерегущий", Маша, к войне сделать не успели. Платье невесты как раз к смерти подоспеет, — грустно сказал Гном, — но на этом "Разливе" бедовый капитан, встречались мы, он из браконьеров, о нем ходят легенды и темные истории, но такие не сдаются.
— В зависимости от того, сколько у него топлива, он может прорваться только вокруг Японии. Дерзость, но не под ракеты хотя бы. Мы ж не воюем. У нас учебные бои, так сказать. Вот кофе только не из чего приличный сварить… Все осталось в том штабе. Окопались сухопутные в купеческом городе, — задумчиво сказал Первый, листая сводки.
— Им, сухопутным, надо мост беречь: задачка еще та, да и много ли там войск-то? Штаб, да парочка бригад на всю нашу большую приморскую деревню. Да и видел ты эти бригады, — Гном осведомлялся каждые полчаса о возможности выхода лодок. Скоро ему перестанут отвечать.
Сведения по Петропавловску, собранные Машей и представленные уже теперь в штабе Флота всем старшим офицерам, смотрелись скупо, и если б не обрывочные истерики мобильных телефонов, то можно было бы вырулить из безысходности, которая наваливалась из каждой трубки, растекаясь от сердца к сердцу — не сдюжим.
Прилетели Игорь с Кириллом. Им бы в Хабаровск. Здесь и так хватает. На москвичей смотрели недоброжелательно. "Вот чудаки штабные, они ж тоже не на кораблях сидят, а на стульях. Ан нет — туда же — вы тут ничего не поймете в нашем Востоке". Ох, уж это сознание брошенной территории", — думал Первый. Сам он нормально себя чувствовал, потому что это была первая война, на которой у него пока хватало времени на минимум необходимых действий. Он даже говорить стал медленнее. Это спасало. Его быстро начинали слушать. Он держал нити и тихонько протравливал только сухопутный блок. Все свои были на местах. Все международные дела плавали в мутной воде, и Первый удил из них нужные слова для Москвы и Хабаровска, пропуская через себя волны страха, угроз, чаяний и перспектив. Кого сейчас волновали перспективы? Игоря. Он и был главным снабженцем. Голуб прислал какие-то панические вопли из Тайбея. Прорвался с новостями, надо же. Везет трусливым.