Но сегодня места в тени хватило немногим: площадь была до краев заполнена народом. Здесь собрался весь город, вернее, все мужчины, имеющие права гражданства, в том числе и право допуска на общественные площади. Прочие, вроде Иния с Эгери, оккупировали крыши. Свободным оставалось только пространство перед храмом Эйида, где возвышались две смешные деревянные башенки (Иний сказал, что в обычные дни на них забираются ораторы, чтобы прокричать свои провокации), и узкий проход, ведущий от храма прочь с площади к реке, где полководцев, заключивших позорный мир против воли своего государства, уже ждал корабль, готовый отплыть в Аргилею. Вдоль прохода стояли, поблескивая щитами и копьями, солдаты городской стражи. Им на плечи напирала толпа.

Ожидание затягивалось. Эгери сглотнула горькую слюну: у нее внезапно пересохло в горле. Все это: толпа на площади, солдаты в панцирях, одинокий корабль у причала – порождало какое-то смутное беспокойство, ощущение неправильности, хотя Эгери и не могла сказать, что здесь не так.

Заметив неудовольствие на лице своей подопечной, Иний любезно осведомился, не желает ли Эгери, пока суть да дело, послушать Песнь Эйида, которой он заклял землю Луса от всяческих бед. Эта песня вырезана на деревянных досках, находящихся в храме, и он, Иний, как раз недавно за учил ее наизусть по приказу учителя. Эгери стало любопытно, и Иний без запинки, неожиданно проникновенно и выразительно прочел: